Рейнхельт даже поразился: откуда у него такое? Вот тебе и обыкновенный рабочий. Но продолжал вести разговор иронично:
— О, да вы, Трубников, не только романтик, вы еще идеалист. Отвечу с той же откровенностью. Свои личные интересы и стремления я подчинил высшим идеям.
Ясные, спокойные глаза Трубникова расширились, единым взглядом он охватил всю спесивую, напыщенную фигуру эсэсовца:
— А ваша личная честь? Совесть?
— В руках моего фюрера. Я прежде всего военный, мои человеческие чувства не выходят за рамки приказа. А приказу я повинуюсь с беспрекословностью трупа, — перешел он на крик. — Я служу великим целям. А, как известно, цель оправдывает средства. Мы — сила, Трубников, мы знаем, чего хотим!
— Будьте человеком и отдайте приказ об освобождении мирных людей, вами арестованных.
— Вы спасете их при одном условии… У кого скрывался Метелин?
— Понятия не имею.
— Назовите местонахождение партийного центра, и я освобожу вашу мать. Укажите явки — и вы спасете Ирину и Василия.
Трубников с твердостью посмотрел в лицо Рейнхельта:
— Никогда! Я умру честным человеком. На мое предательство не рассчитывайте!
— Время покажет!.. Ты у меня в руках, — переходя на «ты», победно заявил гауптштурмфюрер.
— Обманул, — тихо проговорил Костя. — Как самый последний негодяй обманул. На другое фашист не способен! Ну и сволочь же ты!
В эти слова Трубников вложил столько презрения и ненависти, что Рейнхельт вздрогнул.
— Молчать! — взревел он. — Запорю! Изломаю!
Рейнхельт задыхался от ярости.
— Мне глотку заткнете, — внушительно продолжал Трубников, — другие скажут. И о вас найдется, что сказать: отдельной листовкой напечатаем подписанный вами договор. Подлинник Гиммлеру отправим. Пусть узнает, из каких трусов состоит его ведомство.
— Молчать!
На одно мгновение Рейнхельт остолбенел: перед его глазами уже находился не арестант, не смертник, а прокурор, обличитель, судья.
Придя в себя, он невольно взглянул на обитую войлоком дверь — их мог подслушивать главный вахмистр. И, понизив голос, сказал:
— Вы обещали уничтожить договор, как только заложники очутятся на свободе. Я тогда сдержал слово.
— Хитрость на войне иногда сильнее пушек.
— Чего вы от меня хотите?
— Свободы моим родным.
— И тогда?
— Сейчас выпустите мать, сестру, брата. Я же останусь у вас.
— И скажете, где скрывается Метелин, где находится партийный центр, кто им руководит?
— Нет, этого не скажу.
— Мы расстреляем тебя.
— В таком случае, договор ляжет на письменный стол Гиммлера.
— Не переоцениваете ли вы, Трубников, значение бумажки, в сущности ничего не стоящей? Мое начальство именно так на нее посмотрит. В нашем деле ко всяким уловкам приходится прибегать.