— Ну а в чем дело-то? Что, Ральф думает, что я ему не заплачу?
— Если под Ральфом вы подразумеваете доктора Унгермана, то, да, он опасается, что кроме удаленного у вас желчного пузыря, ему с вас так ничего и не удастся получить.
— Ха-ха, очень смешно, — ответил Банистер, — ну конечно, я собираюсь заплатить. Передайте ему, чтобы он прекратил тянуть из меня жилы, о'кей? Мой желчный пузырь… очень смешно. Он что, оставил его себе на память и хранит это сокровище в каком-нибудь кувшине или еще где-нибудь?
— Мистер Банистер, когда же вы все же собираетесь заплатить господину Кигерману?
— Я ему обязательно заплчасу, не беспокойтесь.
— Но меня все-таки это очень уж, понимаете ли, беспокоит. Когда вы ему заплатите?
— Сейчас я не смогу.
— А когда вы сможете?
— Я имею в виду, что я не могу сейчас полностью выплатить ему всю сумму.
— В таком случае, какую сумму вы сможете заплатить прямо сейчас?
— Сто.
— А оставшиеся восемьсот?
— Я смогу выплачивать ему по сотне каждый месяц.
— Это не слишком уж хорошо.
— Во всяком случае, это лучшее из того, что я могу сделать.
— Вам придется еще побольше постараться.
— Я не смогу настараться больше, чем на две сотни в месяц.
— Но вы же не сказали двести, вы сказали сто.
— Я имел в виду две сотни.
— Сто сейчас и потом по две сотни ежемесячно в течение четырех месяцев, так, надо полагать, следует понимать вас?
— Именно так.
— Хорошо, теперь мне необходимо встретиться с вами здесь, у меня в офисе, чтобы выправить кое-какие бумаги. И запомните, мистер Банистер, вы сами устанавливаете данные сроки…
— Да, это мне известно.
— И хочу предупредить вас о том, что я не допущу дальнейших нарушений вами оговоренных условий.
— Благодарю за предупреждение.
— Я подготовлю бумаги. Когда вы можете зайти сюда, чтобы их подписать?
— Как-нибудь на следующей неделе.
— Давайте условимся, что вы зайдете ко мне завтра.
— Завтра я не могу.
— А когда вы можете?
— В четверг.
— Ладно, пусть это будет в четверг в девять часов утра.
— В час дня в четверг.
— Согласен, в час дня.
— Никогда еще меня так не одолевали, — сказал Банистер и повесил трубку.
Было уже почти десять, когда Синтия вновь позвонила мне, чтобы сообщить, что Фрэнк ожидает меня в своем кабинете. Некоторые говорят, что мы с Фрэнком похожи друг на друга. Но лично я никакой схожести между нами не вижу. У меня рост шесть футов и два дюйма, а вешу я сто девяносто фунтов. Фрэнку же не хватает до шести футов целых полдюйма, а весит он сто шестьдесят фунтов, да еще к тому же он очень тщательно следит за своим весом. Правда, у нас у обоих темные волосы и карие глаза, но вот овал лица у Фрэнка более круглый, чем у меня. Фрэнк утверждает, что во всем мире существует только два типа лиц: первый тип — поросенок и второй — лиса. Себя он классифицирует как относящегося к первому типу, а меня — ко второму. В этих определениях нет ничего, что могло бы задеть чье-либо самолюбие: данная классификация является сугубо описательной. Впервые Фрэнк рассказал мне об этой своей системе примерно год назад. И вот с тех пор я уже не могу взглянуть в чью-либо сторону без того, чтобы автоматически не причислить его либо к поросятам, либо к лисам.