— Девчонки получили хороший урок. Может, теперь они вырастут лучшими гражданами, чем их родители.
Лев направился к своему заместителю, пройдя мимо двух мертвых тел и оставляя на залитом кровью снегу отпечатки сапог. Резко взмахнув рукой, он ударил Василия рукоятью пистолета в висок. Тот отпрянул, согнувшись и обхватив голову руками. Из-под пальцев у него показалась струйка крови в том месте, где лопнула кожа. Но не успел он выпрямиться, как Лев упер ствол своего пистолета ему в висок. За исключением двух девочек, которые ничего не видели, готовясь к смерти, остальные смотрели на них.
Очень медленно Василий поднял глаза на своего командира. Губы у него дрожали. Он не хотел умирать — он, для кого смерть других людей давно стала обычным делом. Палец Льва лег на спусковой крючок. Но он не мог нажать его. Во всяком случае, расчетливо и хладнокровно — не мог, и все тут. Он не станет палачом для этого ничтожества. Пусть его карает государственное правосудие. Он сунул пистолет в кобуру.
— Ты останешься здесь и дождешься милиции. Объяснишь им, что здесь произошло, и окажешь всю необходимую помощь. А потом своим ходом доберешься до Москвы.
Лев помог девочкам подняться на ноги и повел их в дом.
Понадобилась помощь троих оперативников, чтобы перенести Анатолия Бродского в кузов грузовика. Его тело бессильно обмякло, словно из него ушла жизнь. Он бормотал себе под нос что-то нечленораздельное, будучи вне себя от горя и не обращая внимания на агентов, которые приказали ему замолчать. Они не желали всю обратную дорогу слушать его стенания и плач.
* * *
Войдя в дом, девочки не проронили ни слова; казалось, они до сих пор не могли осознать, что мертвые тела, лежащие во дворе, принадлежат их родителям. Похоже, они ждали, что вот-вот появится отец и приготовит им завтрак или с огорода вернется мать. Они потеряли всякую связь с реальностью. Родители были для них целым миром. И разве может теперь мир существовать без них?
Лев спросил, есть ли у них еще какие-либо родственники. Ни одна из девочек не произнесла ни слова. Он сказал старшей, чтобы она собирала вещи: они едут в Москву. Ни одна из них не пошевелилась. Он вошел в спальню и начал сборы сам: сначала нашел их личные вещи, потом одежду. Вдруг у него затряслись руки. Он прервал свое занятие, опустился на кровать и уставился на свои сапоги. Потом стукнул каблуками, тупо глядя на тоненькие кольца пропитанного кровью снега, упавшие на пол.
* * *
Стоя на обочине дороги, Василий докуривал последнюю сигарету, глядя вслед отъезжающему грузовику. Сквозь заднее стекло он видел двух девочек, которые сидели на переднем сиденье рядом со Львом — там, где должен был сидеть он. Грузовик прибавил газу и исчез за поворотом дороги. Василий осмотрелся. Повсюду из-за занавесок выглядывали лица соседей. На этот раз они не спешили прятаться. Он был рад, что ему оставили автомат. Василий вернулся в избу, мельком бросив взгляд на два трупа на снегу. Он вошел на кухню, вскипятил воду и заварил себе чай. Тот получился крепким, и он решил подсластить его. В доме нашлась небольшая жестянка с сахаром. Вероятно, семья рассчитывала растянуть ее на целый месяц. Он почти полностью высыпал ее в свой стакан. Получилась вязкое приторно-сладкое месиво. Он отхлебнул глоток и внезапно ощутил неимоверную усталость. Василий снял шинель и сапоги, прошел в спальню, откинул покрывало и повалился на кровать. Сейчас он жалел о том, что не может выбирать сны по своему желанию. Тогда бы он заказал сон о мести.