– Что, мало? – спросил Филипп, глядя на ее взволнованное лицо.
На самом деле Ганна привыкла жить в селе на копейки и никогда не держала в руках такое огромное, по ее понятиям, количество денег. Постепенно она привыкала и к хозяевам красивого дома, и к новой зарплате. Она жила у Чигоренко на всем готовом и тратить деньги было некуда, поэтому Ганна откладывала их «на черный день».
Она вставала раньше всех, когда издалека доносились крики голосистых сельских петухов, выходила во двор, приводила там все в порядок и возвращалась в дом, готовить завтрак. Обычно это были оладьи или яичница, холодное мясо, сок и кофе. Варить кофе Ганну научила сама хозяйка, Юлия Марковна.
– Называйте меня просто Юля, – говорила она.
Но Ганна не решалась. Она только кивала головой и продолжала величать Юленьку по имени-отчеству. Филипп Алексеевич и вовсе вызывал у Ганны священный трепет. Один Лешенька, хозяйский сынок, казался ей близким и родным человечком, которого она с удовольствием купала, кормила и водила за ручку в поле, где они собирали колоски и разноцветные, душистые букеты цветов.
Сегодня Ганна встала, как всегда, с петухами. Во дворе валялся забытый мальчиком мяч. Небо было затянуто тучами, которые медленно плыли в сторону села. В воздухе свежо пахло сеном и влагой. «Дождь будет», – подумала Ганна. Она подняла мяч и отнесла в дом.
На кухне, оборудованной по последнему слову техники, было тепло, на плите уже закипала вода для кофе. Ганна до сих пор с опаской относилась ко всем этим тостерам, кофеваркам, миксерам и грилям. Она с трудом запомнила их названия, но пользоваться так и не научилась: боялась сломать дорогие вещи. Юлия Марковна посмеивалась над ней:
– Как же ты, Ганна, на ферме работала? Коров не боялась?
– Коровы – другое дело, – степенно отвечала Ганна. – Они слухаются.
А в общем, жизнь у Чигоренко ей нравилась. Работа была легкая, хозяева приветливые, мальчик не баловной и ласковый. Ганна терпеть не могла непослушных детей, которые везде лезли, хулиганили и огрызались.
Кофе получился отличный, в меру густой и с пенкой, как велит Юлия Марковна. Ганна аккуратно нарезала мясо, достала из холодильника сливки, масло и сыр. Она поставила еду на стол и села, подперев рукой щеку.
Первым спустился Филипп, уже чисто выбритый и одетый. Он никогда один не завтракал, ждал жену. Юленька выпорхнула из спальни и легко сбежала со второго этажа вниз. Она будет одеваться потом, когда проводит мужа. Ганна уже знала все подробности их утреннего ритуала.
Супруги поцеловались, а Ганна деликатно отвернулась. Она считала такое поведение неприличным. Отношения Филиппа и Юли не переставали удивлять ее и вызывать странное, неуемное любопытство. В селе Дубки, где она родилась и выросла, ей такого видеть не приходилось. Мать с отцом никогда не проявляли друг к другу не то что ласки, а обычного участия. Они с утра до поздней ночи тяжело работали, вваливались в хату измученные, едва доползали до кровати и засыпали. Их мощный храп казался Ганне главным признаком семейной жизни. Утром мать начинала греметь чугунами, будила дочку, отправляла ее кормить скотину, кур, гусей. Потом все вместе садились за стол. Картошку с салом ели молча, запивали молоком. Отец, если что не так, мог и кулаком заехать. По воскресеньям он уходил пьянствовать с мужиками, а потом долго орал, ругался и гонял жену. Случались и драки. Маленькая Ганна лежала на печке, замирая от ужаса, что ей когда-нибудь тоже придется выходить замуж, допоздна гнуть спину в огороде, таскать мешки с картошкой и буряками, прятаться от пьяного мужа в сарае или у соседки, такой же несчастной бабы. Это приводило ее в отчаяние. Может быть, она еще тогда решила, что лучше жить одной. По крайней мере никто не будет ее лупить и оскорблять.