Но он все же подумал: «Ага, значит наши чарпаи и лекари уже недостаточно хороши для моего сына».
Он приказал другим замолчать и вновь повернулся к посланнику.
— А конь, на котором скакал Урос? Что с ним?
Невысокий человек выпрямился и воскликнул:
— Джехол, дьявольский жеребец, — победил! Солех, да защитит его Пророк, выиграл на нем шахское бузкаши.
Толпа закричала:
— Да здравствует Солех! Да здравствует Осман бей, у которого есть такие чавандозы!
— Да здравствует, — повторил Турсен, высоко подняв голову.
Ярость от такого унижения, начала жечь его словно огонь. Для того ли он отдал сыну лучшего, благороднейшего из всех коней, которых только видела степь, чтобы на нем прискакал к победе другой всадник? Через несколько дней тут будут чествовать Солеха.
Все достойные люди провинции съедутся сюда, и он, Турсен, должен будет сказать речь в честь победителя. А в это время, его сын, которому он обязан подобным унижением, будет прохлаждаться в постели.
Турсен вынул из пояса пачку денег и кинул ее посланнику.
— Вот, это за твою службу! — сказал он.
Потом он повернулся к главному конюху.
— Как лошади?
— Все в полном порядке, — ответил тот.
Турсен развернулся. Медленной и твердой походкой пошел он между освещенных солнцем загонов, чтобы осмотреть лошадей.
Мужчины, которые сопровождали Турсена, после клялись, что ничего в его действиях не предвещало его последующего поступка. Он был таким, как всегда.
И это было правдой. Ничто не выдавало той мрачной ярости, что бушевала в нем.
С непроницаемым лицом шел Турсен от загона к загону и осматривал лошадей долго и тщательно. Он сделал лишь несколько замечаний. Пока его не было, конюхи следили за животными хорошо. В третьем загоне он заметил молодого, черного жеребца, не очень высокого, но благородного и сильного.
Когда Турсен подошел к нему, конь забил копытом.
— Слишком много жира! Он слишком нервный, — сказал Турсен. — Сколько дней на нем не ездили?
— Семь, — ответил главный конюх.
— Почему? — спросил его Турсен.
Старый слуга посмотрел на своего господина с удивлением.
— Но ты же сам, — сказал он, — определил этого коня Уросу, перед тем как отдал ему Джехола. Он должен был отправиться в Кабул. А Урос строго запретил всем, кроме него, садиться на этого коня.
— Это было еще до его отъезда, — сказал Турсен.
— Между этим, мне никто не приказывал чего-либо другого.
«Он упрекает меня, за долгое отсутствие», — мрачно подумал Турсен.
— Возьми мое седло и оседлай его, — приказал он.
— Для кого? — спросил старый конюх.
— Разве кто-то еще использует мое седло, кроме меня?