Ближе к окраинам стали попадаться скучающие патрули из «голубых касок», большей частью на бронемашинах.
– А как та банда, что прорывалась через мой блокпост? – спросил Вадим.
– Кто ж ее знает? Один джип вы расстреляли любо-дорого, но был еще как минимум один, который доехал до Малелы. Трупов или раненых на месте боя не нашли. Значит, где-то здесь хоронятся. Где их теперь найдешь? Рассеялись по щелям, чернота... Машину загнали в какой-нибудь сарай, и все. Слышь, Вадим, извини, что интересуюсь... Дело, в общем, командирское, но ребята все равно не отстанут. Как все было-то? Почему какие-то дикари четверых профессионалов как салажню отделали? Хорошо хоть не до могилы...
– Вечером в казарме расскажу. Если особист позволит, – буркнул сержант. Ему было стыдно. – Может, в форме песни. Типа письмо солдата, пишущего девушке на Землю. Я уже первую строчку придумал. «Привет тебе, моя родная, пишу простреленной рукой...»
– Ну ладно, – с сожалением протянул Леха.
Гадать, что будет по прибытии к месту дислокации, Вадим не стал. И так ясно, что придется писать подробный рапорт о перестрелке. Предстояло долгое и муторное разбирательство.
Алексей свернул на узкую окраинную улочку, заваленную по обочинам мусором, и вскоре проехал через тяжелые ворота под российским флагом. Солдат на КПП приветственно махнул рукой и поправил на плече «Параллакс».
В дежурке Вадим доложил о прибытии и замер перед мрачным особистом, подполковником Ревенко. Тот, не глядя на сержанта, постучал по столу карандашом. Затем кивнул на стул неподалеку, среди нагромождения спутниковой радиоаппаратуры.
– Пиши рапорт, Косинцев. Подробный. Очень подробный, для Москвы.
Вадим внимательно осмотрел стол. Ни компьютера, ни даже цифровой планшетки не обнаружилось.
– А на чем писать-то, товарищ подполковник?
– На бумаге, сержант. Я же сказал – для Москвы. Через А-канал отправим.
Вадим промучился до полудня, исписал три листа бумаги, перечитал. Вроде все правильно. Недаром потрудился, аж пальцы сводило – те, которыми стискивал графитовый карандаш.
– Гуляй, до двух часов свободен, – сказал Ревенко, забирая рапорт. – Потом к командиру.
Вадим провел оставшееся время словно рыба в обмелевшем водоеме – из спортзала, оборудованного в закутке подвала, в столовую, затем во дворик части, где не пробыл под солнцем и минуты. И обратно в казарму, где спали после ночного дежурства солдаты. Вадим был рад, что никто не донимал его расспросами, будто не замечая. Неужели они винят его в ранении товарищей? Ведь он был старшим суточной смены на блокпосте...