На балконе вечером одинокий Гриша с высоты собственного роста отбивал куриные ноги друг от друга. Ноги крошили бетон, летали по балкону, разбили банку с малиновым вареньем, но отбиваться друг от друга отказывались. Варенье Гриша положил в унитаз, а ноги – обратно в морозилку. Посолил червями аквариум, позвонил тете и сказал Кире, что дом так дом.
Дом был и правда как дом. Четыре стены, крыша, кирпич, 2 этажа, 10 соток, свет, слив общий. Но ближе к июню стали в нем возникать предпосылки для приезда специального агента Фокса Малдера. То в окно ночью кто-то стучит и матом признается в любви Евдокии Макаровне, то собака во дворе с цепи рвется. Хотя, к слову сказать, собаки-то никакой у Гриши с Кирой и не было. Зато был впечатлительный кот, перемещенный из душного города на чистый воздух для стабилизации психики. Однажды майским утром он глянул в окно, заорал человеческим голосом и упал с подоконника на пол как кирпич.
Дом был куплен у одного сбегающего в столицу начинающего прозаика. Как стало известно через несколько месяцев, прозаик немножко умер. Тоже в окно посмотрел, наверное. В Бирюлеве где-нибудь. С этого все и началось. Верующая через бабок в бога Кира твердила, что дух начинающего прозаика вернулся в деревню и сейчас требует признания. Немного взвинченный крещеный атеист Гриша заорал, что поэт все деньги получил до последней копейки, что настоящие прозаики после смерти признание как раз и получают, и пошел он вообще на хер. Но Кира была непоколебима: прятала на ночь, крестясь, топор, а каждое утро и даже по ночам требовала поскорей продать дом, пока прозаик не нашел спички. Гриша упирался изо всех сил, потому что в деревне ему понравилось: не нужно покупать губки для обуви. А если Кира на самом деле добра семье желает, то пусть поможет топор найти, а то замок к калитке прикрутить нечем.
Но в ту же ночь раздался душераздирающий вопль, уходящий по синусоиде куда-то вниз. Словно крейсер свалился в водопад с включенной сиреной.
Фельдшер Гришу успокоил: перелом ноги – ерунда, срастется как у собаки. Куда больше его беспокоит душевная организация тети. Во время наложения гипса она утверждала, что видела Буйнова. Любимый певец зашел к ней в спальню в клубах оранжевого дыма, и из одежды на нем была только гитара через плечо. Он неубедительно пообещал тете многократный и запоминающийся секс, заверил, что никого не хочет так, как хочет ее, утверждал, что обнимает другую, а думает о тете, – словом, вел себя точь-в-точь как покойный дядя. Тете этот визит показался странным, и она, чтобы не испортить мнение о творчестве артиста, бросилась, как ей показалось, в дверной проем. Приземление на «дамские пальчики» с оконной рамой на плечах оказалось для нее полной неожиданностью. Раньше такого за тетей не наблюдалось. Большее, на что хватало ее эксцентрики, – это на жалкий шепот: «Вы не правы». А тут нате, все в томате. Это еще Кира не знала, что люди помидоры уже подвязали. А то еще неизвестно, чем бы этот паркур закончился.