— Ты удивительно похож на них!
Жилы на лбу у Людвига набухли от гнева.
— Дорогу, раб мамоны!
Людвиг кинулся на Станислауса и проскочил у него между ног. Станислаус упал. Людвига и след простыл.
Приближалась зима. Станислаус шел по парку. Без всякой цели. Был вечер. На знакомом кусте сирени комками лежал снег. На нижних ветках сидел, нахохлившись, черный дрозд. Скамья исчезла. Ее унесли куда-то под крышу. Зачем ей, в самом деле, без толку пропадать? Нет такой горячей любви, которая могла бы растопить снег на скамьях в парке. Корзина для бумаги осталась. В ней лежал снег — мягкий снег и ничего больше.
Для начала он прочел достаточно и теперь решил сам написать роман. Местом действия выбрал Италию, ибо последняя книга, которую он прочел, была о стране по ту сторону Альп. Герой, благородный мужчина и благородный человек, влюбился в чахоточную певицу; у певицы был грудной голос. Станислаус описывал ее ужасную болезнь. Гнойные очаги под платьем в цветах! Когда Станислаус вслух прочитывал себе написанное, оно звучало как введение в медицинский труд.
Нет, это не дело. Уж лучше сначала наделить героя благородством и великодушием. Пусть герой любит голос, только голос певицы, и больше ему ничего не нужно.
Двое в высоких сапогах вошли в пекарню. Они встряхивали красными кружками-погремушками для сбора денег, раз в десять больше детских денежных копилок. Речь, кстати, шла не о детской игре. Вместо привета сборщики вскинули руку вверх, щелкнули каблуками и скомандовали:
— Жертвуйте в фонд зимней помощи!
Густав сдирал с рук клейкое тесто, из которого пекли солдатский хлеб.
— Зимней помощи?
— Газет не читаешь?
Станислаус мог бы засвидетельствовать, что Густав прочитывал газету насквозь и после этого всегда доброжелательно высказывался о «наших плодотворных временах». Но вот Густав вспомнил, что это за зимняя помощь.
— На шапки-ушанки для человечества собираете, так, кажется?
— Для стариков и для тех, кто похуже обеспечен.
Встряхивавший кружку подергал ремень, на котором она висела. Густав пошарил в карманах своих рабочих штанов. Он вытащил оттуда перочинный нож, подержал его на открытой ладони, точно взвешивая, и покачал головой:
— Этот вам не годится. У вас есть получше. — Он постучал пальцем по кинжалу сборщика. Тот провел ребром ладони по ножнам и стер приставшее к ним тесто. Мучная душа Густав ничего больше не нашел у себя в карманах. Коричневые попрошайки насторожились.
— Где ты живешь, камрад?
— Очень высоко!
— Эй, ты! — крикнул тот, у которого через плечо висел ремень с кружкой. В эту минуту появился хозяин.