Снабженец Маршнер освобождал польских крестьян от излишков сельскохозяйственных продуктов. Он расплачивался немецкими инфляционными бумажками, их присылали ему из Германии. Маршнер не скупился, и польские крестьяне осеняли себя крестным знамением при виде такого количества денег, переходившего в их заскорузлые руки. Али стоял рядом и упрятывал в мешок сало, колбасы, откормленных гусей и желтое, как весенний одуванчик, деревенское масло. Взвалив мешок на спину, он понес его к бричке. Маршнер ни на секунду не упускал Али из виду, следил за ним, как сельский жандарм следит за бродягой. Али не мог улучить минуту и незаметно сунуть под козлы кусок масла или сала.
Иногда Маршнер, пожалуй, слишком щедро раздавал инфляционные деньги. Но когда все кредитки были розданы, а мешок все еще оставался пустым, тогда каптенармус прибегал к другим средствам оплаты: как только гуси и масло исчезали в мешке, Маршнер принимался ощупывать замок своей кобуры. Этот жест оказывал такое же действие, как и оплата крупными фальшивыми кредитками: крестьяне торопливо крестились.
Обратный путь был для Али каждый раз мукой мученической. Время от времени Маршнер запускал пятерню в мешок и вытаскивал оттуда колбасу. Передними зубами он осторожно откусывал, обсасывал лакомый кусочек со всех сторон, проверял его вкус на кончике языка; но, пожевав, сплевывал его на дорогу, а за ним и кожуру колбасного хвостика. Каптенармус Маршнер не ел колбасы, изготовленной этими грязнулями, польскими крестьянами. На родине у Маршнера было чистенькое хозяйство, которое вполне его обеспечивало. Пусть господа офицеры давятся всякой заразой — чумой и оспой, но никак не он, Маршнер. Али не раз боролся с искушением спрыгнуть с козел и подобрать с земли выброшенные Маршнером объедки.
— Ты голоден? — коротко, с сочувствием спрашивал Маршнер.
У Али так обильно текли слюнки, что в них тонуло еле слышное «да», но Маршнер так и не угощал своего кучера. И речи об этом не было! Дразнить аппетит Али входило в программу мести Маршнера.
Поначалу Маршнер ездил на заготовку продуктов раз в неделю, потом два, потом три раза и наконец стал ездить почти ежедневно. Он был теперь не единственный. Он вынужден был выезжать рано и зорко следить за тем, чтобы деревня, где он намеревался собрать урожай, не подверглась нападению до него. Так, например, армейский священник тоже подвизался на этом поприще и платил за все настоящими оккупационными деньгами: ибо и у священника возникала иной раз потребность полакомиться сливочным маслом сверх полагавшегося ему по рациону. Он был благостен и скромен. Его не соблазняли сало и гуси. Ему хотелось лишь куска масла раз в неделю, чтобы укрепить свою душу, ведь он обязан был поддерживать и укреплять души других. Он вежливо просил маслица, а получив его, благодарно кланялся польским крестьянам и, как сказано, платил настоящими оккупационными деньгами, изготовленными на одной из немецких фабрик, выпускавшей блокноты для официантов.