Келгани выпил таблетку и, не дожидаясь, пока она подействует, отправился в ажсулат. Проходя мимо главной площади, он не сразу понял, откуда у него внутри внезапно поднялась волна тревоги. Но, спустя миг, остановился как вкопанный.
На площади толпились жители Кинчена. Их взгляды были направлены в сторону помоста, стоя на котором, ажсулы в праздничные дни произносили торжественные речи или награждали героев. Сейчас рядом с помостом стоял желтый автокран. На его поднятой стреле болталось трое повещенных дикарей в форменном исподнем. Их лица посерели, руки висели плетьми, покачиваясь от ветра, на штанах темнели пятна от испражнений. Судя по виду повешенных, они провисели тут не меньше пары часов, но толпа не собиралась расходиться. Многие привели с собой детей.
Келгани обожгло стыдом за себя и своих собратьев – он будто застал их за недостойным занятием. И действительно, двадцать лет назад никто бы не обратил внимания на эдакую инсталляцию; странники, не глядя, переступали через трупы поверженных врагов, продвигаясь к цели. Теперь же потомки великой цивилизации, превратились в площадных зевак, забывших о гордости. Видимо, Кинбакаб кое в чем был прав – пришло время ужесточить законы, напомнить воинам о том, кто они, и в чем их миссия.
Потом чувство стыда сменилось глухой злобой, она дыбилась грохотом внутри, готовая вырваться криком или ударом. Казнь провели без ведома и без согласия Келгани. Пока он спал, на площади устроили весь этот спектакль – пригнали автокран, собрали толпу. Не обошлось, конечно, и без торжественной речи в исполнении Кинбакаба – это ажсул знал наверняка.
Именно к нему Келгани и направился первым делом. Воспользовавшись универсальной магнитной картой, открывающей любую дверь в ажсулате, он без предупреждения явился в кабинет Кинбакаба и застал того в разгар трапезы. Кинбакаб поднял взгляд от тарелки с растворимым грибным супом и вопросительно уставился на посетителя.
– Не рано ли для обеда? – вместо приветствия спросил Келгани. – Хотя, ты сегодня уже столько всего успел, что мог и проголодаться.
– Мне кажется, или я слышу в твоем голосе недовольство? – Кинбакаб отодвинул тарелку и утер губы лежавшим рядом шелковым платком, явно добытым у дикарей.
– Что за представление ты устроил на площади?
– А, ты об этом… Жаль, что ты вчера так стремительно нас покинул, и мы не успели всё как следует обсудить. А то поприсутствовал бы на казни – там было на что посмотреть.
– Ты должен был согласовать свои действия с остальными, поставить вопрос на голосование, – говорил Келгани. В его голосе все еще чувствовались стальные нотки, хотя он уже понимал, что этот бой проигран – еще одно поражение в статистике боев, которые они с Кинбакабом вели ежедневно уже почти двадцать лет.