— Наш главный урожай не пшеница. — Она посмотрела на их возлюбленное дитя, их нежную, тихую, слегка глуповатую Доминик. Достаточно взрослую, чтобы привлечь взгляды обезумевших от войны солдат. — Не глупо ли рисковать ее безопасностью ради пшеницы?
Эта тема проигрывалась в их спорах все лето, пока соседи-фермеры и жители Реминьи один за другим откочевывали на юг. Наверняка линия фронта сместится. Гансы не посмеют вести свои боевые машины по полям Готье!
Семейство явно охватило некое общее помешательство, если они так упорно и долго придерживались подобных взглядов. Соседи пытались уговорить Готье, но Готье во все века были не из тех, кого так легко переубедить. Они смеялись, пили свой кофе с парным молоком и говорили:
— Что Готье до этого их германского Schrecklichkeit?[1]
И они повторяли это снова и снова, до тех пор, пока уже не осталось никого, кто мог бы услышать эти слова.
А повсюду голодали и умирали животные, разорялись поля сахарной свеклы, сорокадвухсантиметровые гаубицы обстреливали центр торгового городка, расположенного восемью милями восточнее… Трудно было сосредоточиться на пшенице.
Наконец Великая Паника добралась и до дома Готье. Их молитвы Всевышнему прервал шквал канонады, близкий как никогда. Наконец-то они опомнились, или испугались, или и то и другое сразу.
Они собирались на скорую руку, загружая телегу для перевозки сена и маленькую повозку, которую мог тянуть осел. Все утро они заготовляли провизию на дорогу. Прихватили и кое-что из мебели и посуды, то, что получше, на случай встречи с артиллеристами: вещи, которые можно обменять на свою безопасность, гардероб, например, или красивую супницу с ручками в виде лебяжьих голов.
Гром гремел уже над самыми головами, артиллерия приближалась, и отъезд прошел без всякого достоинства, совершенно неорганизованно. Мадам Мари-Луиза Готье и послушная, сентиментальная Доминик запрягли лошадей и отправились в путь на перегруженной телеге. Сидя на куче вещей, они пытались перекричать грохот вторжения, уточняя дальнейшие планы и назначая rendezvous.
Гектор Готье выехал несколькими минутами позже на повозке, прихватив остатки сыров. Корова пала неделю назад, вероятно от ужаса, так что молоко, которое можно было бы разбрызгать на пороге, чтобы оно скисло и не пустило в дом «маленький народец», отсутствовало.
Пришло время прощаться с «Sous Vieux Chene»: прощай, прощай. Au revoir, будем надеяться! Если повезет, a demain.[2] До свидания. Германские войска, прокатившиеся по Бельгии и, весьма вероятно, в скором времени способные промаршировать по бульварам Парижа, в конце концов согнали с места даже упрямых и легкомысленных Готье. Incroyable.