— Вот и компания для мадам Мими Готье, — любезно произнесла старушка. — Как чутко с твоей стороны прийти, когда моя родня сочла удобным бросить меня.
Плечи существа, или высоко подвешенные бедра, или ветвистые ребра дрогнули, но, возможно, не от нахлынувших чувств, а от звука голоса, несомненно обращенного к нему.
— Тебе нужен уют, только вот какой? — поинтересовалась Мими. — И что соблазнило тебя явиться сюда?
Дом оставался пустым не больше часа. Но поскольку корова издохла, никто, следуя обычаю, не расплескал на пороге кислое молоко, оберег от незваных гостей.
— Что ж, добро пожаловать, — сказала мадам Готье. — Только мне недосуг рассиживаться и играть с тобой в картишки. Моим никчемным родичам может понадобиться день или два, чтобы сообразить, что они меня забыли. И лишь Господь знает, сумеет ли хоть один из них вернуться за мной, несмотря на наступающую армию. Я теперь сама по себе — исключая присутствующих — и должна кое-как перебиваться.
Прошло довольно много времени с тех пор, как она в последний раз могла сказать такое, и перспектива доставила Мими некоторое удовольствие. Так-так, что же нужно в первую очередь? Запереть двери, спрятать ценности, позаботиться о животных, полить овощи, умыть ребенка, запасти уголь?
Запирать двери нет нужды, поскольку в доме уже не осталось ничего ценного, нет животных, нет детей, нет угля, да и овощей негусто, если уж на то пошло. В огороде у них росла морковь, капусту только что посеяли, картофель прячется в своих грядках. Есть еще различные травки-приправки. Хотя их несколько затруднительно жевать без того, что положено приправлять.
Мими Готье наскребла что смогла. Электричество на ферму никогда не проводилось, а переносная масляная лампа исчезла. К полудню у старушки заломило колени, так что она не рискнула взгромоздиться на стул и зажечь модную подвесную лампу в гостиной. Она лишь развела небольшой огонь в очаге, чтобы создать какое-то подобие уюта и прогнать озноб из пальцев, после чего закуталась в одеяло, спрятавшись под ним точно в норке, и так дождалась серой зари.
Глаза существа так и не открылись, но, кажется, оно чувствовало движения старушки. Когда она отправилась в садик, оно побрело за ней в ту же часть усадьбы; когда вернулась к насосу, вернулось и оно. Но если Мими ковыляла дальше — к воротам, например, чтобы посмотреть, не торопится ли ее скудоумный Гектор или его Мари-Луиза спасти ее, дубовику становилось явно не по себе: он беспокойно ерзал, как собака или встревоженный ребенок. Обосновавшись в доме, он не желал покидать его, и не хотел, чтобы уходила хозяйка.