— Знаю, — сердито сказал Елизаров. — Ударю, куда надо.
— Ты не залупайся, милок, — одернул его Клыков. — Ударить может каждый. А вот убьет только умелый. Промахнешься — визгу будет… Нам только этого не хватало.
Елизаров нанес удар с неожиданной для себя яростью. Нож вошел в спину кабана по самую рукоятку. Животное упало на подогнувшиеся колени, ткнулось пятачком в землю.
— Хорошо, — сказал Клыков одобрительно. — А сейчас опрокинь его на спину. Распори брюхо и вынь печенку…
— Может, Топорок сделает? — нерешительно предложил Елизаров.
— Слушай, ты мне надоел! — зло оборвал его Клыков. — Я тебе не прапорщик, не лейтенант. Меня положено слушать с первого раза, ясно?
Выполнив задание, Елизаров встал, растопырив окровавленные руки. Посмотрел на Топорка, сказал повелительно:
— Слей.
Тот послушно взял алюминиевую кружку, зачерпнул из бочки. Елизаров сложил руки ковшичком и с видимым удовольствием принялся смывать липкие сгустки.
— Верка! — крикнул Клыков. — Где ты там, кобыла? Пожарь нам печеночки! — Он дружески ткнул Елизарова в бок. — Молоток! Сейчас выпьем, закусим свежатинкой…
— Не хочу, — Елизаров поморщился. — Не пойдет.
— Что так?
— Я же резал его. Жрать будет тошно.
— Будешь. Надо эту бабью слабость бороть. Иначе я на тебя и гроша не поставлю.
Они ели жареную печенку, запивали шикарным пивом из банок и весело хохотали. Топорок рассказывал смачные анекдоты, смешил всех до слез. Веруньша сидела рядышком с Елизаровым, прижималась к нему, заглядывала в глаза.
После обеда она крепко взяла его под руку, улыбнулась обещающе.
— Пошли в сад…
Они уединились в беседке, густо обвитой виноградом. Там стояли топчан, застланный серым шинельным сукном, и круглый стол, на котором громоздился эмалированный таз, полный краснобоких яблок. Веруньша подошла к топчану, на ходу расстегивая молнию юбки, едва прикрывавшей колени. Аккуратно, как дрессированная цирковая лошадка, подняла сначала одну, потом вторую ногу и вышла из упавшей на пол юбки. Елизаров увидел ядреные ягодицы, туго обтянутые нейлоном, судорожно сглотнул слюну. Он сделал шаг, как слепой, вытянув руки. Веруньша схватила его за кисти и потянула к себе.
— Погоди, вот так… — лихорадочно шептала она, уверенной рукой помогая действию. И вдруг заголосила громко, страдальчески: «О-о-у-у…» — и забилась лихорадочно, как бьются больные, впадая в приступ эпилепсии.
Потом они лежали на топчане, оглушенные, обессиленные, медленно возвращаясь к нормальному мироощущению.
— Ты психическая? — спросил Елизаров, облизывая с укушенной губы солоноватую кровь.