— Просто я ужас какая страстница, — сказала Веруньша и засмеялась довольно. — Ты тоже озорной. Мне подходишь…
Она встала, поправила прическу и только потом надела юбку. Взяла из таза яблоко, с хрустом надкусила и блаженно зажмурилась.
— Кто вкуснее, я или Ромка?
— Ты-ы, — сказал он, понимая, какой она ждет ответ. — Конечно, ты.
— То-то. Вот и брось ее…
— А Лыткин? — спросил он лениво. — Куда ты прапора денешь?
— А ну его, слюнявого. Тыр-пыр — и дух вон.
— Что ж ты его сразу не бросила?
— Попробуй, брось, — сказала Веруньша простодушно. — Ты что, Клыка не знаешь? Он приказал завлечь, и вот… А ты мне нравишься просто так, по любви. С первой встречи. Брось ты эту дуру, пока она тебя не продала…
Сказала и испуганно прихлопнула рот ладонью.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Елизаров встревоженно.
— А ничего, — Веруньша явно замкнулась.
— И все же? Между нами…
— Ты спроси о ней у Топорка. Вроде случайно…
Елизаров так и поступил, когда они вернулись в дом.
— А что, Ромка сегодня не появлялась?
— Ожидал приглашения на проводы? — поинтересовался Топорок.
— Какие проводы? — удивился сержант.
— Уезжает твоя Ромка.
— Куда?!
— Угадай кроссворд. Первая часть слова — буква русского алфавита, вторая — часть тела еврейской женщины. В целом — город на Волге.
— Причем тут еврейская женщина? — разозлился Елизаров. — Не знаю. Я не отгадчик.
— Че — бок Сары, — сказал негромко Клыков. Он вошел в комнату босиком, в одних брюках, без рубашки и майки. Сел на диван, стал стричь ногти на ногах. — Чебоксары. Клевая загадка, верно?
— Чего ей там надо? — спросил Елизаров.
— Жених у нее там. Под венец прицелилась.
— Су-у-ка-а! — выругался Елизаров. — Ну, сука!
— Я думал, ты знаешь, — пожал плечами Топорок. — Если нет, действительно сука.
— Убью! — Елизаров стукнул кулаком по столу.
— Это не причина, чтобы убивать, — сказал Клыков. — Баба с возу — мужику облегчение. Уедет — Веруньшу потискаешь. Она по тебе млеет, и телом помягче Ромки. Но вот то, что Ромка может завалить все наше дело, это серьезно. За такое…
Клыков громко пощелкал ножницами, как парикмахер над головой клиента.
— Чик-чик, — ухмыльнулся Топорок. — Тут уж, Елизар, тебе не открутиться. Твоя баба — тебе ее мокрым узлом вязать. А я свои бабки из-за такой сучки терять не согласен.
— Где ж мне ее искать? — спросил Елизаров озабоченно: над гонораром, маячившим в отдалении, нависала угроза.
— Послезавтра едем на озеро, — сказал Клыков. — Закатим небольшой пикничок. Там на месте все и порешим…
Последнее слово прозвучало, как приговор.
На озеро Самородное приехали на трех машинах. Голубая даль открывалась перед ними во всей первозданной красе. Вода играла бирюзой там, где ее освещало солнце, и казалась черной под тенями леса, стоявшего густой стеной по берегу. На гладкой поверхности — ни одной морщины, словно по ней прошлись утюгом, в ней отражалось небо, плывшие по нему белые облака.