Малверн стреляет, но крик приближающегося кабилл-ушти не утихает. Громче он уже просто не может звучать.
А потом Корр наконец подает голос, к чему я его и подталкиваю. Сначала негромко, низко, и звук вибрирует так, что я чувствую его через натянутый повод. Я ощущаю его всем телом, до подошв. Рев Корра набирает силу. Он разрастается и переходит в стон, в вой, — как будто бешеный ураган колотится в стену дома… Этот звук заполняет двор и выплескивается из него в дождливую тьму. Это крик схватки за территорию, угроза, заявление: «Эта земля принадлежит мне. Здесь мое стадо».
Чужой крик слабеет, когда до него доносится волна завываний Корра, голос красного жеребца заполняет пространство и впереди, и позади. Кобылы у ворот бесятся от ужаса, и я знаю, что лошади в конюшне чувствуют себя еще хуже. Теперь уже высокий и пронзительный крик Корра ничем не отличается от того страшного вопля, которому он пришел на смену, — с той лишь разницей, что этот крик я в силах остановить.
Я вслушиваюсь и вслушиваюсь, чтобы убедиться: голос Корра остался в одиночестве. В повернутом к Корру ухе, похоже, вот-вот лопнет барабанная перепонка. Но мое левое ухо уже не слышит голоса чужака.
Теперь я крепче натягиваю поводья Корра и прижимаю пальцы к его венам, прослеживая их против часовой стрелки. Корр на мгновение умолкает. Я прижимаюсь губами к его плечу и нашептываю в мокрую шкуру.
В ночи воцаряется тишина. В правом ухе у меня продолжает гудеть, как радио на пустой частоте. Малверн и Принс смотрят на меня. Племенные кобылы у ворот дрожат и жмутся друг к другу. Лошади в конюшне перестают бить копытами в стены.
Дождь льет и льет; во всем мире не осталось ничего сухого. Малверн с другого конца двора подзывает меня коротким жестом.
Я веду Корра к смутному кругу света, в котором стоит Малверн. Взгляд Малверна переходит от меня к Корру, а Корр в мокрой ночи кажется черным.
— Так значит, ты передумал? — спрашивает меня Малверн.
— Нет.
Тон Малверна пренебрежителен.
— Ну и я тоже. Значит, ничего не изменилось.
Как-то мне не верится в это.
Как и предсказывал Финн, шторм треплет Тисби всю ночь и весь день, но к концу этого дождливого дня мы наконец можем вернуться в наш дом. Я испытываю немалое облегчение, потому что я скорее бы предпочла пробежаться босиком на Скорпионьих бегах, чем еще раз попытаться заснуть на узкой, пахнущей окороком кровати Бича рядом с Гэйбом. Томми тоже рвется домой, поскольку оставил своего кабилл-ушти на попечение родных на другой стороне острова и совсем не уверен, что они справляются с его водяной лошадью. Думаю, мне было бы интересно познакомиться с семьей Томми. Хорошие они должны быть люди, если не возражают против того, чтобы им подсунули водяную лошадь, в то время как сам Томми кидается на помощь соседям. Это ведь совсем не то же самое, что попросить матушку накормить вашу кошку мясным фаршем, пока вас нет дома. Конечно, я вообще- то должна была уже встречаться с родителями Томми так или иначе — так как встречалась со всеми до единого жителями Тисби, — но не могу их вспомнить. В моем воображении у мистера и миссис Фальк такие же ярко-голубые глаза, как у Томми, и такие же, как у него, красивые губки. В своих фантазиях я даже награждаю Томми братьями и сестрами. Двумя братьями и сестрой. Сестра — домоседка. А братья — нет.