Мышцы кобылы сжимаются, кожа над ними дергается.
Это не для меня.
Я говорю:
— Мне очень жаль. Я передумала.
Я только и успеваю заметить, как он презрительно закатывает глаза, — и в этот миг все приходит в движение. На меня налетает черно-белый ураган, сильный толчок сбрасывает меня с валуна. Я ударяюсь спиной о землю, и от этого весь воздух вылетает из меня. Лицо становится теплым и мокрым. Когда кобыла встает на дыбы надо мной, я осознаю, что одновременно со мной кричит кто- то еще, и тут же понимаю, что влага на моем лице — это кровь, но она льется откуда-то со стороны, не из меня. Она хлещет из того, что зажато в зубах пегой кобылы.
Я перекатываюсь в сторону, подальше от ее копыт, стираю с глаз мокрый песок, пытаясь встать. Пытаясь восстановить дыхание. Пытаясь что-то увидеть. Кобыла приседает на задние ноги, встряхивает свою жертву. Она рвет добычу, придерживая ее копытом. Песок залит кровью.
Я отчаянно кричу: «Финн!..»
Тут кобыла, прижав уши к черепу, швыряет в меня кусок своей добычи. Я то ли всхлипываю, то ли задыхаюсь, отскакивая от окровавленного сустава. Из него торчит что-то вроде ниток, вроде щупальцев медузы… Мне хочется упасть на колени и перестать думать. То, что лежит передо мной, покрыто короткими темными волосками, на кровь налип песок… Это нечто неопределенное, почти неопознаваемое. Касаться этого опасно, и все же я…
Это собака.
Люди вокруг кричат:
— Шон Кендрик! Шон!..
Но я зову Финна и наконец вижу его. Он сейчас похож на зловещие резные изображения на дверях церкви в Скармауте — маленький старичок с огромными округлившимися глазами.
Он бормочет:
— Я думал…
Я понимаю его, потому что и сама думала то же самое.
— Пожалуйста, не надо на нее садиться! — со страстью восклицает Финн.
Я даже и вспомнить не могу, когда он в последний раз просил меня о чем-нибудь, да еще так горячо.
— Не надо вообще на них скакать! — настаивает Финн.
— Я и не стану, — отвечаю я. — У меня есть Дав.
Шон
Этим вечером, спустя много времени после того, как высокий прилив загнал всех в глубь острова, я привожу Корра на пляж. Наши гигантские тени движутся перед нами; в это время года темнеет уже в пять и песок остывает.
Я оставляю седло и ботинки у спуска для лодок, где сквозь мягкий песок еще пробивается трава. Глаза Корра не отрываются от океана, и он медленно забирает в сторону воды.
Следы тянутся за нами по твердому песку, выглаженному приливом; он холодит мои босые подошвы, особенно тогда, когда к коже прижимаются мокрые водоросли. Однако мне приятно, потому что ноги у меня натерты и покрыты волдырями.