В канцелярии сидел тот самый громила в потешной фуражке, что принимал у меня вещи в самом начале моего заключения, Потрошитель Чемоданов. В руках у него было две бандероли в пластиковых пакетах из России, по почерку определил, что от мамы. Этот гад не спеша вскрыл их и выложил на стол содержимое — майки, трусы, носки, зубная щетка и паста, кроссворды, ручки, тетрадки, конверты без марок, носовые платки, но главное, главное там лежали два толстых ПИСЬМА, исписанных маминым почерком.
Я думал, сердце выпрыгнет из груди, пять месяцев, пять месяцев я ждал этих писем, и наконец они пришли! Потрошитель Чемоданов деловито переписал все содержимое в тетрадь и отдал мне все, кроме зубной пасты, кроссвордов и писем.
— Как же так? — чуть не плача спросил я этого мудака. — А письма почему не отдал?
— Мемнуа (нельзя, не положено)!
— Какой на хрен «мемнуа»! — по-русски заорал я.
— Мемнуа! Отправим в столицу письмо цензору, а пасту на экспертизу, вдруг там наркотики?
— Да засунь ты себе пасту в одно место, ты письма отдай! — снова перешел я на родной язык.
— Менарафишь (не понимаю).
— Письма, говорю, дай прочту! Здесь прочту, я ж их пять месяцев жду! — попросил я полицая. — Пять месяцев не знаю, что дома творится! Будь человеком! Дай прочту, а потом отправляй к своему цензору!
— Мемнуа!
Тут я не выдержал и вырвал письма из его лап. Но не успел прочитать и строчки, как вдруг голова раскололась на тысячу маленьких солнц, все куда-то поплыло, и я очнулся на полу. Успел меня все же шандарахнуть по голове белой пластиковой палкой.
«Вот и я испытал ее действие, а то все больше со стороны видел, — пронеслось в голове. — А ничего, эффектно работает».
— Мушбеги (нехорошо)! — сердито сказал араб и спрятал письма в стол. — Эмчи барра (давай отсюда)!
— Ну, ты и козел! — снова перейдя на русский, произнес я, подымаясь с пола и потирая шишку на голове. — Козел, говорю, ты!
Потрошитель Чемоданов вывел меня из канцелярии и подтолкнул в сторону жилого помещения: «Эмчи гади (давай туда)!»
— Хадеш стана варка (сколько ждать писем)? — спросил напоследок по-арабски.
— Жоматин, момкунь тляса жомат (две, может, три недели), — зевнул громила, закрыл канцелярию и пошел по своим делам.
Я вернулся в камеру и рассказал обо всем пахану.
— Тони, давай вскроем канцелярию! — стал я уговаривать Тамила. — Ты ж говорил, у тебя знакомые дубаки есть, я только письмо прочитаю и назад положим, брать с собой не будем.
— Нет! — решительно отказал капран.
— Ты что, испугался? Если что, вали все на меня!
— Нет! Нет! И нет! — повторил Тони.