Это открытие только теперь я сделал, в армии, где, не очень считаясь с желанием или нежеланием, всем в течение многих часов разъяснили, показали и доказали с мелом у доски величие, значительность наших достижений. И главное, нашу личную ответственность - людей, оберегавших от врагов все эти огромные достижения.
После разговора с Дыхнилкиным не терпелось мне потолковать и с Вадимом. Каков он сейчас? Прежний или на него тоже повлияла армейская жизнь? Соболевский в нашем отделении теперь не бывает: все свободное время, после работы в штабе, он проводит в клубе, участвует в самодеятельности, аккомпанирует на пианино певцам и плясунам, в полковом джазе играет, а на последнем концерте ко Дню Советской Армии выступал уже в роли конферансье. Я думал, он будет стесняться, в зале весь полк, офицеры, жены, гости из городских учреждений, но Вадим вышел на сцену, как к старым знакомым, поправил микрофон на длинной стойке и без тени смущения стал трепаться: шутку подбросил, выступающих галантно представил. Зрители приняли его радушно. Вадька красивый, стройный, на сцену вышел не в своей кургузой гимнастерке, а в парадной, хорошо наглаженной форме…
Нашел я Вадима в штабе; он здесь и после окончания рабочего времени сидит: уютнее, чем в казарме, как объяснил он сам.
– Привет штабному пролетарию! - сказал я.
– Не пыли, пехота! - парировал Вадим. - С чем пришел? Опять где-нибудь пропечатался?
– Пока нет.
– Тогда по какому делу?
– Насчет пыли.
– Не улавливаю.
Как ему сказать? Прямо выложить, о чем я думал? Нет, к Вадиму подход нужен. Тут, как с Дыхнилкиным, дело не пойдет. Соболевского надо настроить, расположить, только тогда он приоткроется. Если напрямую спрашивать, хоть и давно мы с ним знакомы, ничего не скажет. И действительно, с какой стати: прихожу - и прямо с порога, ни с того ни с сего давай обсуждать мировые проблемы!
Решил я схитрить. Переложил все на себя, будто не о нем хочу узнать, а пришел поведать об изменениях, которые в себе заметил, ну и тем самым его на разговор вызвать.
– Насчет пыли я тебе в том смысле сказал, что с нас ее изрядно пообчистили. Когда пришли мы служить, много шелухи в башке было. Вот у меня, например.
– Ты у нас теперь кристальный. Других через печать уму-разуму учишь!
– Каждому свое - ты заслуженным полковым артистом стал, я в газеты пишу.
Я замолчал. Нет, в таком тоне разговор вести нельзя, надо кончать с пикированием. Вадим тоже почувствовал: не приведут к хорошему наши подковырки. Примирительно спросил:
– Правда, что у тебя случилось, дома или в роте?