Кумир XVIII столетия Вольтер совершил то, что не удалось сделать многим поколениям еретиков и атеистов — он надолго лишил европейское человечество Бога. С помощью простого и изящного способа: объявив, что Бог — «не в моде». Так подготавливалось наступление царства разума.
Однако никогда еще, даже, казалось бы, самые просвещенные умы не стремились так безумно и легковерно к познанию чудесного, таинственного и необычайного. В воздухе, которым дышал весь западноевропейский мир, ощущалось приближение страшной грозы. Слепая, стихийная сила надвигалась на Европу, жизнь выходила из своей обычной колеи. Ни ум, ни чувство не находили себе выхода и метались из одной крайности в другую.
Никто ничего не воспринимал всерьез: генералы — свою службу, королева — свой сан, священнослужители — своего Господа.
Образовавшаяся ужасающая духовная пустота требовала заполнения. Поистине «золотой век» наступил для алхимиков, каббалистов, розенкрейцеров, шарлатанов, магов и заклинателей духов. Ни один благородный кавалер, ни одна светская дама не упускали случая попасть на прием к легендарному графу Сен-Жермену или провести вечер у магнетического чана знаменитого Месмера.
Но ни один из людей, попавших на страницы истории последней четверти XVIII века, не пользовался в Европе такой громадной популярностью, как Калиостро. Его бюсты красовались в каждом французском доме. Весь Париж, центр европейской просвещенной мысли, с благоговейным молитвенным трепетом вчитывался в надпись под его бюстом: «Божественный Калиостро». Этому иностранцу, скрывающему свое происхождение, воздавались царственные почести. Король Франции издал указ, по которому малейшее оскорбление, нанесенное Калиостро, воспринималось оскорблением монарха.
Современник писал:
«Обращает на себя внимание прославившийся в Париже чудодей, называвший себя графом Калиостро. Непостижимая смесь обмана и самоуверенности, образованности и невежества. Этот красноречивый авантюрист и шарлатан-мистик неутомимо менял арену своих действий и свое имя. Здесь граф Феникс, там маркиз Пеллегрини, он производил неотразимое впечатление на доверчивых простаков. В его Парижском салоне, убранном с восточной пышностью, стоял бюст Гиппократа и висела в особой рамке странная кощунственная молитва: «Отче вселенной, Ты, которому все народы поклоняются под именем Иеговы, Юпитера и Господа, Верховная и первая причина, скрывающая Твою сущность от моих глаз и показывающая мне только мое неведение и Твою благость, дай мне в этом состоянии слепоты различить добро от зла и оставлять человеческой свободе ее права, не посягая на Твои святые заповеди. Научи меня бояться пуще ада того, что мне запрещает моя совесть и предпочитает самому небу то, что оно мне велит».
