— Сватались. Да я наплевать не могу, — сказала Астмик и встала.
— Однако уже поздно. Тебе пора спать. Тебе нужно быть красивой на завтрашнем пиру. Я была рада познакомиться с тобой, дочь Варгиза. И запомни — ты достойна всех песен, которые поют о тебе, и всех тех, которые споют когда-нибудь.
12.
Аник еще спала, когда в ее комнату явилась мать Проклея в сопровождении сестры Гликерии. В это утро лицо сестры Гликерии было не постным, как вчера, но кислым, а щеки ее горели, будто бы ей надавали пощечин, и она недовольно поджимала губы.
— Что за негодницы эти девчонки! — сказала мать Проклея, когда Аник продрала, наконец, глаза, умылась и поздоровалась с матерью настоятельницей, поцеловав ей руку. — Ну, ничего, они будут примерно наказаны. Княжна Астмик сказала мне, что Фатьма подобрала для тебя новое платье, я хочу взглянуть…
Мать Проклея обвела комнату взглядом и увидела Берту, забившуюся в уголок из робости перед грозной монахиней.
— А это еще что? Снова шаваб? Не успели с прежней распрощаться…
— Это Берта, — сказала Аник и пояснила тетке, почему ей пришлось взять девочку к себе. Мать Проклея хмыкнула и нехотя кивнула.
— Да, ты права. Дитя это под защитой дома Варгиза, к тому же надо пресекать подобное беззаконие. Ты знала об этом? — обернулась мать Проклея к сестре Гликерии.
Белица покраснела еще больше.
— Да, но… — нехотя начала она, но мать Проклея прервала ее, гневно хлопнув ладонью по подлокотнику кресла.
— Знала, но не донесла! Как я могу полагаться на тебя после этого!
— Матушка!.. — сестра Гликерия скривилась, и слезы выступили на ее тусклых глазах.
— Немедля отправишься в монастырь святой Нины. Сию минуту!
Сестра Гликерия склонила голову и забормотала что-то о необходимости собраться в дорогу.
— Какие такие сборы? — нахмурилась мать Проклея. — Молитвенник при тебе, а более ничего белице и не требуется. Скажешь сестре Кетеван, что прислана исполнять епитимью до моего распоряжения. Ступай с Богом, дочь моя!
Сестра Гликерия поклонилась матери настоятельнице, поцеловала наперсный крест и вышла. Аник даже мороз по коже пробрал. Сестра Гликерия ей не нравилась, но, по ее мнению, наказание было слишком жестоким. Пожалуй, Уте еще очень повезло, подумала Аник, и мать Проклея действительно обошлась с ней мягко.
— Ну, где же платье? — нетерпеливо спросила тетка.
— Фатьма обещала принести утром, там нужно было ушить, подшить, — пояснила Аник. — И она сказала, что серебро к этому платью не пойдет, нужно золото с прозрачным зеленым камнем. Или вовсе без украшений.
— Где ж я тебе золото возьму? — удивилась мать Проклея. — Да еще с изумрудами! И без украшений нехорошо как-то, ты ведь древнего рода… Ну, да ладно, посмотрим, — мать Проклея, как видно, собралась провести с племянницей все утро. — Ты иди пока позавтракай, а я здесь посижу, подремлю. И этих своих шаваб возьми с собой, я распорядилась. Об этой твоей Уте мне вчера все уши прожужжали княгиня Джана и ее женщины… Да и о тебе тоже. Героини! — мать Проклея фыркнула, но не злобно, а, скорее, недоуменно.