Ужин проходил весело и шумно, хоть и без горских песен, когда дверь столовой внезапно распахнулась, и на пороге предстала мать Проклея, в полном своем облачении настоятельницы монастыря — широкой черной рясе, черном высоком клобуке, с массивным серебряным крестом на груди. За спиной матери Проклеи маячила фигура в белом, и Уте показалось, что она узнала постное лицо сестры Гликерии.
— Матушка! — воскликнула княжна Астмик, вскакивая с места, — рада приветствовать вас в своих покоях! Присаживайтесь к столу, разделите с нами нашу скромную трапезу…
Вслед за княжной женщины тоже поднялись, за ними, недоуменно переглядываясь, встали и мужчины.
Мать Проклея, не говоря ни слова, вошла в комнату. Сестра Гликерия — или кто там был — за ней не последовала.
Мать Проклея прошлась по комнате, потеребила зачем-то бахрому дорогого бахристанского ковра, висевшего на стене, остановилась у стола. Княжна Астмик слегка суетливо освобождала для матери Проклеи место за столом, подле себя, попросив шепотом отца Иллария слегка подвинуться.
Все так же молча мать Проклея села.
Княжна Астмик опустилась на свое место, величественным кивком головы пригласила садиться всех остальных. Даже суетливая и смущенная, она выглядела царственно.
— Что положить вам, матушка? — спросила княжна Астмик, — не желаете ли отведать молодого горошка, тушеного в меду? Или вот, первые в этом году томаты, запеченные с брынзой…
— Хлеба и зелени, — отрывисто бросила мать Проклея. Она, насупившись, обводила орлиным строгим взором присутствующих за столом. На этот взгляд все реагировали по-разному, мужчины — равнинные жители — недоумевающе, сестра Клара, покраснев, низко склонилась над своей тарелкой, Аник ежилась, не поднимая головы. Ута тоже почувствовала себя неуютно. Одна только княгиня Анаис вела себя, как прежде, кромсая тупым ножиком кусок молодой баранины, тушеной в кислом молоке, она бурчала себе под нос, что вот мать Проклея покажет этой молодой распутнице, как должна себя вести дочь горского князя. К счастью, бурчала княгиня Анаис тихо, и, кроме Уты, никто ее бурчания не услышал.
Неловкое молчание нарушил отец Илларий.
— Я, конечно, слышал многое о достопочтенной матери Проклее, — прокашлявшись, начал он медленно, — но впервые имею честь встретиться с нею. Не соблаговолит ли дочь верховного князя представить меня достопочтенной матери-настоятельнице?
Дочь верховного князя соблаговолила, потом представила и остальных мужчин. И вот тут Уту ожидало нечто ну уж совсем неожиданное, даже, можно сказать, невероятное. Она поперхнулась и закашлялась, потому что как раз тогда, когда княжна Астмик представляла достойного Луку, Ута отпила из своего кубка.