Мариам засунула книгу подальше, чтобы не попалась в глаза кому не надо. Пусть она, вдовствующая королева-мать, находится и на недосягаемой высоте, а все же осторожность превыше всего. Незачем дразнить гусей. Матвей Полянский дразнил — и где он? Впрочем, сам виноват. Его настырные намеки, что, де, хватит королю Марку горевать, пора жениться снова, а Луке принести обет безбрачия, слишком раздражали Мариам, и, что опаснее, заставляли задуматься других.
И бичевали Матвея Полянского на площади перед собором, как бродячего актера, и не помогла ему ни голубая его благородная кровь, ни родство с королевской семьей.
И скончался Матвей Полянский от полученных побоев.
И туда ему и дорога.
Мариам вернулась к огню, согнала с кресла успевшую уже удобно устроиться кошку, села.
Треск поленьев не раздражал более, а, наоборот, успокаивал, навевая ленивые приятные грезы.
Грезы были о прошлом — вспомнилась коронация в соборе святого Видгорта, и как преподобный Астафий, тогдашний епископ, мазал ей лоб и ладони благовонным маслом и водружал на голову массивную корону.
Покойная свекровь, Елизавета — да разорят шакалы ее кости! — плакала от умиления, глядя на них с Игнатием, молодых, стройных, красивых. Добродетельных — да, она, Мариам, была добродетельна тогда, и после тоже.
Мариам нагнулась, помешала угли в очаге, подбросила поленьев из сложенной аккуратно рядом горки. Пламя весело заплясало, пожирая сухую древесину.
Аллах свидетель, она была добродетельна и тогда, и после, и не ее вина, что ей пришлось грешить, Аллах свидетель, не ее вина!
Мариам закрыла глаза.
Фируза, старая, сгорбленная Фируза, кормилица ее матери, ее, Мариам, нянька и воспитательница, словно бы живая, встала перед глазами. Добрая Фируза, мудрая Фируза, беспощадная к ее, Мариам, врагам и обидчикам.
Фируза подслушала разговор — не первый, как она поняла, — между матерью и сыном.
«Сын, пора что-то решать, — говорила Елизавета (лизать бы ей в аду раскаленные сковородки!), — двадцать лет уже, как вы женаты. Позволь хотя бы Катарине осмотреть ее!»
«Мама, ты же знаешь, как Мариам боится колдуний, — отвечал Игнатий. — Подождем еще».
«Сын мой, королевство больше не может ждать. Нужен наследник».
По словам Фирузы год еще, один только год согласилась потерпеть Елизавета. А потом — развод.
В Бахристане разведенная жена возвращается к отцу.
В Межгорье — к матери.
Отца Мариам давно не было в живых, не было в живых и матери. Брат, султан, в первый же день по приходу к власти прислал матери «сердечное лекарство». Мариам не винила брата в смерти матери — вдовствующая султанша тасовала претендентов (своих сыновей и сыновей соперниц), как тасуют колоду карт, и четверо султанов уже сменились на троне, изведенные ли ядом, или пораженные случайной стрелой на охоте, или тихо придушенные подушкой в благовонной духоте опочивальни. Мариам горевала, конечно, но понимала, что у брата не было выхода, если он хотел прожить долго. Хотя долго он не прожил.