— Клавдия! — скомандовала было Елена, но Мариам возразила:
— Нет, дорогая, сходи уж сама, поухаживай за старой женщиной. А Клава путь лучше взобьет перину, вчера так мне было твердо спать, все бока отлежала…
Елена вышла, нет, даже выбежала. Лицо ее стало красным, как раскаленная сковородка. Будто чайник, который вот-вот начнет плеваться кипятком.
Мариам вздохнула и уселась в кресле поудобнее. Дежурные горничные (обе, конечно, тоже из благородных, но не такие родовитые, как Елена) разоряли только что застеленную постель, взбивали и перетряхивали перину, от чего по комнате закружился пух и запахло пылью. Мариам протянула руки к огню. Завтра, должно быть, опять будет дождь, сильно ломит суставы. А в Кизе в эту пору солнечно и сухо, с гор веет прохладный ветерок, отступает летняя жара… Ах, Киз, волшебный город, не увидеть тебя больше старухе Мариам!..
Вернулась Елена, принесла молоко.
— Козьего нет, коровье. Козье сегодня все створожили на сыр.
— Ну, коровье так коровье, — сказала Мариам. Иногда нужно проявить уступчивость.
— Там внизу человек тебя спрашивает. Я ему сказала, что ты уже спать легла, а он уперся — срочно, говорит. И что ты не простишь мне, если я не передам тебе его просьбу.
Ах, дикари! Чтобы во дворец эмира когда-нибудь вот так зашел человек — запросто, как в пригородный трактир, и выразил желание поговорить с султаншей!..
Хотя — Муртаза больше нет, и ее людям больше никак нельзя связаться с ней, с Мариам. А это, возможно, вернулся один из подосланных ею к Марку убийц.
— Сказал, как зовут?
— Нет, я спросила, он ответил, что его имя тебе ничего не скажет. И еще сказал, что ведьма ждет своего часа.
Это не был один из убийц, имена убийц она знала.
Однако упоминание о ведьме заинтересовало ее. Кого имеет в виду этот человек? Недобитую колдунью? Не прочел же он ее мысли — о невесте короля Марка?
Мариам встала с кресла.
Она почувствовала холод во внутренностях, тот холод, который означал страх. Она слыхала, что в давние времена колдовские способности были в равной мере присущи как женщинам, так и мужчинам. Колдунов-мужчин уже, пожалуй, сотню лет не видали в Межгорье, но вдруг они просто таятся? И вдруг вот сейчас один из них пришел — к ней, к Мариам? Зачем? Чтобы покарать, наверное!
— Это колдун? — спросила она дрожащим голосом. — Говори прямо, не виляй!
Благородная Елена посмотрела на королеву с презрением, которое почти и не старалась скрыть. О страхе королевы Мариам перед колдунами знали все — и во дворце, и на улицах. Прежде, как Мариам знала от верного Муртаза, собирающего всяческие слухи, касающиеся его султанши, над этим страхом смеялись. После того, как колдуньи стараниями Мариам были отлучены от церкви, объявлены вне закона и почти поголовно истреблены, смеяться, хоть бы и украдкой, перестали. Мариам понимала, что она смешна, более того, понимала и то, что заслуживает презрения даже этой старой курицы Елены: слабость всегда вызывает презрение и насмешки; она, Мариам, очень бы хотела быть сильной, но ничего не могла с собой поделать. Она боялась колдовства, и всего, с колдовством связанного.