Прудис пересмотрела платья Аник, сшила несколько новых — девочка не успела еще снять траур, который носила по сестре, а ей пришлось уже облачиться в траур по матери, который — по горскому обычаю — надо будет носить всю жизнь. Сама Прудис очень располнела — так, что прежние свои платья ей пришлось распороть по бокам и вставить клинья — и еле ходила. Помогать по хозяйству она не могла, но зорко наблюдала за заменившей ее на кухне Арвик, дочерью Джоджо, и несколько раз строго бранила ее за неряшливость и нерадивость, после чего девушка убегала с кухни в слезах. Прудис даже набралась смелости и поговорила с князем Варгизом, посоветовав ему пригласить какую-нибудь опытную женщину вести хозяйство.
— Нет, — ответил князь, — все женщины крепости заняты в ковровой, а чужой женщины в этом доме не будет.
Когда снег стаял, и дороги очистились, за Прудис приехал муж. Как та ни просилась остаться еще хоть на недельку, Вардан был непреклонен — Прудис подходил срок родов, и Вардан желал, чтобы его первенец появился на свет дома. Заливаясь слезами, Прудис расцеловала Аник и уехала с мужем. Аник осталась одна.
4.
В крепости и в селении не было детей ее возраста. Прежние подруги Тамил, совсем уже взрослые девушки, редко разговаривали с младшей дочерью князя. Женщины, жены дружинников, охотно отвечали на ее вопросы, помогали ей в ее старании обучиться всему, что велела ей узнать мать, но были плохими собеседницами, громко цокали языками, жалея девочку: — «Ай-ай, такая маленькая, бедняжка, а уже сиротка!»
Старая Хильда одряхлела, почти ничего не слышала, говорила с трудом и часто повторяла одно и то же. Аник редко обращалась к ней за советом — старуха плохо понимала, о чем ее спрашивают, и на вопрос, как избавиться от насморка, могла в ответ долго рассказывать о причинах горечи в козьем молоке, или как помочь козе окотиться, если козленок лежит неправильно.
Аник сдружилась со старым Кеной. Привратник некогда был воином, потом охотником и до сих пор глаза его не утратили зоркости, а пальцы — ловкости. Только ноги отказывали ему — ходил он с трудом, и уже лет двадцать не выходил за ворота крепости. Аник за всю свою короткую жизнь ни разу не видела его спящим или прохлаждающимся без дела, руки его всегда были заняты, если он не мастерил что-нибудь, не чинил обувь и не плел сандалии, то занимался пересмотром и подправкой оружия в оружейной, бывшей в его ведении. Иногда он впускал Аник в свои владения — под оружейную была отведена большая комната в башенке, прямо над привратной церковью.