Эльфы без лишних слов отложили клинки и стремительно заняли положенные места. Сразу четыре пары рук вцепились в едва дышащего сородича, а глаза сами собой повернулись в сторону побледневшей от понимания предстоящего Гончей. Они еще не знали, что задумал странно побледневший мальчишка, не догадывались, на что соглашаются, но сейчас это было не столь важно. Главное, он дал им надежду.
– Ладно, – сглотнула она. – Но если у меня не получится, не обессудьте.
– Делай, – неожиданно кивнул Сартас. – У него все равно нет другого шанса. Так что делай, что задумал, и не оглядывайся – мы не станем мешать. Ни в чем. Слово воина.
– Признание, однако, – невесело улыбнулась Белка. После чего сорвала неизменные перчатки и обхватила голову умирающего эльфа руками – так, чтобы левая легла на затылок, а правая коснулась влажного лба. Затем склонилась к его бескровным губам, на мгновение замерла, будто перед прыжком в холодную воду и, наконец, очень тихо, едва слышно и совсем иным голосом, чем всегда, выдохнула:
– Ли-и-н-ну-у-ви-и-эль…
Перворожденные дружно вздрогнули.
– Лин-ну-у-ви-э-эль… – шепнула она чуть погромче – долго, протяжно, будто звала домой припозднившегося, горячо любимого мужчину. Звала ласково, настойчиво, трепетно, с искренней заботой и радостным ожиданием. Так, как будят по утрам дорогого человека. Как притягивают к себе невидимым магнитом. Проникновенно, на одном дыхании. Настолько бережно, будто она боялась потревожить сгустившуюся над чужой душой вечность. Звала так, что невозможно не откликнуться, но… ничего не случилось – только слышалось в тишине чужое дыхание, да смотрели с надеждой сразу восемь пар глаз. Хранитель же даже не пошевелился, хотя дышать стал чуть почаще, а на бледных щеках появился слабый румянец.
Гончая немного осмелела и снова заговорила. Очень тихо, но при этом настолько завораживающе и бархатисто-нежно, таким мягким вибрирующим голосом, что у Перворожденных невольно дрогнули руки и нервно стукнули потревоженные сердца.
– Линнувиэль, ты меня слышишь?
Затем – короткая пауза, еще более нежный тембр, в котором уже будто мед растекается.
– Линнувиэль, вернись…
С изящных пальчиков Белки сорвалось несколько крохотных искорок, чувствительно кольнув прохладную кожу эльфа, впитались внутрь, на мгновение осветив полупрозрачную сетку тонких вен. Проникли в самое сердце. И молодой Хранитель, наконец, неуверенно дрогнул. Точно так же, как неверяще дрогнули Перворожденные, которых тоже зацепило этой странной магией. На что Гончая слабо улыбнулась и, найдя нужный оттенок, позвала еще раз, но уже требовательнее и настойчивее.