Саратов. 5 сентября 1941 года».
Леся вздохнула и села на стул, опустила голову. Давно она получила это письмо, но так и не смогла ответить. Ей хотелось плакать: «Ну почему ты не пишешь, Андрей? Где ты?» Она готова так крикнуть, чтобы стало слышно в Киеве и даже во вражеском тылу. Да. Во вражеском тылу. Почему? Разве оттуда могут прийти письма, да еще в такое время, когда Красная Армия отдает села, местечки и города. А тут еще Майборский. Нашел время для признания в любви. Какая любовь, если армия истекает кровью в борьбе. Кто это научил его писать так красиво? Нет, милый политрук! Написать я напишу, но вот горячих слов не будет. Я сочувствую тебе, ты человек прекрасный, честный, мужественный. Но это не дает тебе никакого права вот так ранить мое сердце мою душу. Ты хочешь письмами доказать свое превосходство над Андреем, не только знаниями, но и помыслами, душой. Не надо… Не нужно..»
Леся задумалась, а за спиной беззвучно встала Полина Ивановна.
— Наверное, не знаешь, что и ответить Майборскому? — искренне спросила она.
— Не знаю. Война, а он про любовь, — беспомощно ответила Леся.
— Что война? — простодушно сказала Полина Ивановна. — У пограничников всегда была война. Правда, не такая ужасная, как ныне. А любовь всегда рядом. Или ты Андрея любишь? — осторожно спросила женщина. — Гордый он, неприступный. Сколько жили, а меня так матерью и не назвал, — с сожалением добавила она.
— Родная мама так запечатлелась в его памяти, что он видел ее всю жизнь.
— Славной была Марина. Красивая и храбрая. Отстреливалась от бандитов одна. Страшные были тогда ночи на восточной границе. Правда, и сейчас не легче. Ты не слышала, что передают о Киеве?
— Идут тяжелые бои. А телефонной связи с Киевом уже нету, — ответила Леся, зная, что между столицей и Харьковом действует только радиосвязь.
— Неужели стряслась беда? Газеты еще вчера писали: «Киев был и будет советским!» — с болью проговорила Полина Ивановна. Они помолчали. Леся задумчиво смотрела на эту смуглую женщину с добрыми карими глазами, с вечной трогательной улыбкой. Сколько в ней щедрости, доброты, ласки. Леся мысленно даже укоряла Андрея: «Почему он не называет Полину Ивановну матерью, когда она действительно такая родная для него, а вот в эти дни и для нее, Леси?»
— Будем готовить ужин. Обещали прийти втроем. Илья Гаврилович, Опенкин и Рубен, — сказала Полина Ивановна.
— Придут, — вздохнула Леся.
— Что так грустно?
— А потому что завтра или через несколько дней и мы отправляемся «в командировку».
Полина Ивановна чуть не выпустила нож из рук.