Рядовой Савва открыл
глаза и увидел склонившуюся над ним сестру милосердия. Она глядела на него и
улыбалась своими тонкими с припухлинками губами. Нечто необыкновенное излучалось
из её детских глаз – будто праздник. Она снова повелевала праздновать,
праздновать отступление смерти от рядового Саввы. Оказалось, и руки у неё
сильные, она приподнимала его за спину и наматывала на его тело бинт. Таяла
стена бессознания, в которую он был погружён, черты лица её стали различимы, и
он сразу узнал её. Только что едва живой, рядовой Савва чувствовал, что в него
возвращается жизнь. Глядя в его открытые глаза, сестра милосердия
перекрестилась:
– Ну, миленький, просто
чудо, считай, что прямо из смертной пасти вылез.
– Ты меня не узнаёшь,
сестричка? – прошептал рядовой Савва.
– Когда из кармана
гимнастёрки твоей икону вынимала, узнала. Две пули из тебя вынули, и ещё пять
дырок сквозных в тебе. – Она помолчала, перестав улыбаться, и добавила:
– Две из них
смертельные. А ещё вот... смотреть не больно?.. – на ладони у неё лежала
Владимирская, её подарок в ту вьюжную ночь. Три пулевые выбоинки-вмятинки в
правой руке Богородицы, будто три слепых глаза, смотрели на него. Такие же
выбоины были на броне трофейного броневика, который он захватил после пулемёта.
Он молча поцеловал эти вмятины, и сестра поставила икону на его тумбочку.
Теперь он увидел, что глаза её страшно измождены.
– Отдохнула бы,
сестричка.
– Некогда, миленький. У
меня ещё таких как ты много, и две операции.
– А где Она сейчас,
Чудотворная наша?
– На фронте, миленький,
в Могилёве, в Ставке, в Троицком Соборе. Вернулась с передовой. Как перевезли
Её сначала из Москвы на Троицу о Троицкий Собор, так и сейчас там.
– Наступаем?
В её измождённом
ясноглазии явно проступила скорбь.
– Нет, миленький. Враг
раны зализывает, а мы к новому удару готовимся. А в Троицком Соборе Она теперь
на страже всех фронтов. Бог даст, когда будет Её главный праздник, тогда опять
ударим. Ты уже, наверное, дома будешь.
– Нет, – твёрдо
проговорил рядовой Савва. – Где Она, там и я. А то как же это, Она войска
поведёт, а я – дома?
– Ну и замечательно. А
ты, миленький, много не говори – нельзя тебе, и лучше глаза прикрой, а я
побежала.
– Весь день она вот так,
– сказал сосед по койке, – и не присядет ни разу. Когда из меня осколок вынули,
она прислуживала – перевязывала, кровищу мою промокала, а кровищи было...
Надысь меня пять раз за день перевязала, а могла один раз только. Кто ни
позовёт, сразу бежит, хоть утку подать, хоть кровь остановить – всё она.
Фартучек весь заштопанный, застиранный, платьишко такое же... Из небогатых,
видать.