Морщась от раздумий,
поручик сказал:
– Но могла ли просто
идея Бога без самого Бога – просто идея, нечто, фу! – тысячу лет объединять
русских людей в мощнейшее государство?
– Оставьте! Какое там
мощнейшее, видимость одна, – последовал тот же величавый жест рукой, – а идея,
молодой человек, это не фу!
– Идея Бога без Бога это
– фу!
– Нет, невозможность
воплощения идеи никогда не мешала ее возникновению. И здесь дело уже не в
государственности, это потом. Вот вам другая идея, опять же – идея коллеги
моего, кстати, саном облеченного, Царство ему Небесное! – идея Бога сугубо
индивидуальна. Она возникает у домашнего очага, в семейном уюте и, конечно же,
не из страха перед природой, не вследствие умственной несостоятельности. Идея
Бога суть мечта, мечта о вечности. Существо разумное, человек, впадает в
отчаяние от отсутствия вечности. Он не хочет умирать, ему щемяще хорошо, тепло
у семейного очага, ему кажется, ему хочется, чтоб так было, что должно быть
какое-то еще высшее наслаждение, от которого никогда не устанешь, как, увы,
устаешь-таки от очага семейного и всех прочих, что человек себе напридумал. У
человека нет доказательств вечности, наоборот – каждодневная чья-то смерть,
знание неизбежности своей должны бы убедить его, что никакой вечности нет. Но
он гонит от себя эту вопиющую видимость и творит Бога невидимого, Творца
всяческих, и это, по мнению сего мнения, есть высшее творение человеческого
разума. И ведь творение сие даже иллюзией не назовешь. И вот теперь человек
разумный на свое творение переложил ответственность за все, что сам натворил, и
теперь он требует вечности после здешних мучений, воздаяния, так сказать, за
то, что выдуманный Бог заставляет его себя в рамках держать. И вот тут-то и
выступает человек национальный, ведь у такой идеи, а значит и всего из нее вытекающего,
не может быть одинакового прочтения. Иудей-меняла не может так же смотреть на
Бога, как аравийский кочевник. У утонченного, уставшего от роскоши римлянина и
охотника-германца разный Бог, даже если у Него одно имя, и рамки у всех разные.
Бог же для русских вроде как Суворов для солдат – и любят его и слушаться
хочешь-не хочешь надо, да еще некая вечная жизнь маячит, но однако же и в атаку
идти тоже надо, не отвертишься. И вот что получается, заметьте, западный
человек, осознав свою конечность и отсутствие бессмертия, воспринимает это как
должное, сей печальный факт не вызывает у него истерики. Русак же от сего
осознания приходит в ярость. Интеллигенция наша, вот уж точно сволочь так
сволочь, начинает бешено бороться с Несуществующим, призывая, заставляя всех
прочих, менее грамотных, прозреть, как они. Прозрели...