– Да что ж о себе, о
себе нечего... Как в четырнадцатом окончил училище, так с тех пор кроме войны
ничего и не видел. И кажется, что она вечно была и вечно будет, война эта
подлая. Одного хочется: чтоб кончилось все это поскорей. И если не нашей
победой, то чтоб умереть до их торжества.
– Я тоже теперь одного
хочу – лечь между ними, гусарами моими, пока старец жив. Ну идите, а я тут
посижу повздыхаю. Побрел поручик среди крестов, и вновь тишина наплыла на него.
Сколько страстей, сколько безумия погребено здесь вместе с телами, сколько
безумных страстей носится, вьюжится там, за стеной, и как тихо и спокойно
здесь. И вдруг Дронов как-то сразу, в мгновение ока, понял, увидел и
почувствовал, что все вместе взятые плоды застенных безумных "вьюг"
не стоят и мгновения того душевного мира и покоя, что вот сейчас вдруг,
неожиданно, он ощутил в себе. Никогда в своей жизни не испытывал он ничего
подобного: то, что чувствовал он, было непостижимо и необъяснимо словами, да и
постигать и объяснять – совершенно ни к чему, нужно чувствовать и жить этим. В
голове не было никаких мыслей, да они и не нужны, оказывается, вовсе; глаза
были закрыты – к чему созерцать внешнее, когда внутреннее зрение зрит то
высшее, что внутри нас есть – то единственное, чем только и стоит обладать и
что горше всего потерять, ибо потеря эта не восполнима ничем. В том ощущении, в
которое погружен был поручик, не было места ни войне этой подлой, ни
"красному" брату, ничему вообще, все прошлое исчезло. И даже тишина
монастырского кладбища отступила перед тишиной в душе, заполнившей собой все...
– А здесь наш
владыко-приведенец живет, – вдруг донесся из какого-то дальнего далека голос
Оли-маленькой. – Александр Дмитрич! Что с вами? Вы что глаза закрыли?
Как в тумане проступила
закрытая дверь и рядом с ней знакомая худая фигурка.
– Вам плохо? – вновь
послышался ее обеспокоенный голос уже не издалека.
– Нет, Оля-маленькая,
мне, наоборот, слишком хорошо... только что было... Сам не пойму... ушло, –
поручик огляделся вокруг, будто в поисках того, что ушло. Шумно выдохнул.
– Что вы так
оглядываетесь, Александр Дмитрич?
– Ищу... Я... Что-то со
мной сейчас было, не пойму. И тошно сейчас, что ушло оно, ох тошно.
– Ой, Александр Дмитрич,
да вы прямо лицом изменились.
– Ох, плохо,
Оля-маленькая.
– Да вы что, здесь
плохо? О чем вы?!
– Ох! – еще более шумно
выдохнул Дронов. – Не объяснить, накатило на меня... Может, из Царства
Небесного ветер. А?
Оля-маленькая долгим,
внимательным взглядом оглядела Дронова и сказала тихо: