Князь молча, неотрывно
глядя Взвоеву в глаза, подал ему руку, потом притянул его к себе и крепко
обнял. Затем отодвинул его и отвернулся лицом к деревне. И вдруг напрягся весь,
вглядываясь. И произнес тихо: "Груня!" И все, кто был на стене,
обратили взоры туда. Какая-то фигура в кожаном рвалась к поляне, а ее держали,
и еще несколько человек суетилось около. В бинокль с трудом можно было
разобрать, что у фигуры женское лицо с короткой стрижкой, остальное – кожа и
галифе.
– По-моему, она видит
монастырь, – сказал Загряжский.
– Ага, – подтвердил
Взвоев, передавая дальше безобразовский бинокль, – и доказывает своим, что
перед ними не трясина, а монастырь. А те думают, свихнулась Аграфена. Чудеса –
Аграфена и вдруг видит.
– Мы-то с тобой увидели,
– пробурчал обожженный.
– Безобразов, – сказал
князь, – дай-ка винтовку.
– Нет, Иван Григорьич,
не надо, – отозвался полковник.
– Пули отсюда не летят,
я уже пробовал.
– Точно-точно, не летят,
– послышался сзади голос.
Все обернулись и увидели
старца. Келейник, не менее старый на вид, поддерживал его слева. Впервые увидал
его Дронов, и ему показалось, что ничего приметного, ничего выдающегося нет в
его лице: видел он и старых таких, и бело-бородатых таких, и ласковоглазых
таких. Все поспешили под благословение. Дронов подошел вслед за Олей-большой,
за ним были Безобразов и Загряжский. Вблизи старец также не произвел на Дронова
того впечатления, которого он ждал. Загряжскому же старец сказал:
– Имею к тебе просьбу,
воин.
– Слушаю вас, батюшка.
– Девочку вот эту возьми
с собой.
Оля-маленькая
встрепенулась и бросилась к старцу. С отчаяньем на лице схватила его за руку:
– Что вы, батюшка! Я с
вами... я здесь останусь, не хочу я туда! Умру пусть, но здесь, что вы!
– Да ты погоди, – старец
положил руку ей на голову. – Думаешь, я тебя на легкоту какую отпускаю? Не-ет,
тебе там тяжко будет. И хорошо будет. – Он придвинул ее голову к своим губам и
что-то зашептал ей. Оля-маленькая, потупившись, слушала, потом кивнула покорно,
вытирая слезу.
Старец вторично накрыл
ее голову епитрахилью. Затем выпрямился и сказал сколько мог громко:
– Будем смотреть,
братие, владыко Алексий за мученическим венцом пошел – слово Божие безбожникам
нести.
Сначала все замерли,
недоуменно уставились на старца, а затем поворотили взгляды туда, куда глядел
старец: владыко Алексий в черном клобуке с крестом, с панагией на груди, в
развевающейся мантии выходил из ворот.
– Ой, Господи! –
воскликнула Оля-маленькая и кулачки ее вмялись в щеки. – Ведь убьют они его,
батюшка, ведь из тюрьмы ж вы его...