– Не знаю, так мне кажется.
И думаю, не только мне.
– А мне совсем не
кажется, – горячо-протестующе теперь звучало из тьмы поэтовым голосом. – С чего
бы! Ведь на всенощной старец был и был бодр.
– Да ведь вас не было.
– А все равно знаю!
Ужасно хочется жить в такую ночь, Ольга Пална.
– Жить хочется и в
ненастье, господин поэт.
– Иван Иларионыч! Где
вы?
– Как всегда, рядом с
вами.
– Еще одна прелесть этой
ночи, господа. Здесь и вправду сейчас все, наверное, и мы все рядом и не видим
друг друга. Тьма, и голоса наши – из тьмы. Очаровательно! Такая ночь не может
быть последней, не должна быть. Я не хочу, чтоб она была последней, я хочу
жить!
– Да! – рявкнуло вдруг
из тьмы голосом профессора. Все вздрогнули и поначалу не поняли, откуда
прозвучало, казалось откуда-то сверху. – Да, да, да! И пусть Он есть, этот ваш
трижды проклятый Бог... – видимо, профессор говорил и ходил. – Зачем было
спасать меня и заточать в этот монастырь, чтобы через месяц те же головорезы
убивали меня опять?! И будь оно трижды неладно тогда, это мое спасение, слышите
меня, полковник?
– Слышу. Назад отнести?
– Да я теперь сам дойду!
– Дойдите, – перебил
голос Ивана Иларионыча, – дойдите и про нас скажите, здесь, мол, сидят,
голубчики.
– Опять вы! – Так
прозвучало, что Дронов невольно улыбнулся.
Возник голос Взвоева:
– Эх, господа-граждане
российские, да ну что ж вы так, едри вашу мать... Слушаю я вас... слава Те,
Господи, что хоть сейчас не вижу... да ну что ж такое... и... ведь хорошие ж вы
люди, а... эх, язык бы мне ваш... все-то вы... все-то мысли у вас порознь, все
что-то говорите, и умное вроде, а иной раз вот я думаю, думаю, башку сломаешь!
– а так и не вразумишься, о чем вы говорите, зачем? Понавыдумывали вы всякого –
и умно вроде, а как подумаешь – такая параша! И чего хотите – не поймешь. Куда
вам против Кряка, да Аграфены, да меня тогдашнего! Эх, Господи, помилуй. Думаю,
князь Иван по ночам плачет – за что и для ради кого дерется он... Вот одолей он
Кряка, да Аграфену, да возьми Москву, а вы ж потом на него и наброситесь: зачем
бил, зачем спасал! Прости, Иван Семеныч, ежели тебя задел.
– Да не задел, а прямо в
глаз, чего там. Да и ладно, в такую ночь зачем они, глаза. А вообще-то...
странно, действительно, удивительная ночь, ни зги не видно, а именно глазами,
видением чего-то наслаждаешься.
– Ты наслаждаешься, Иван
Семеныч?
– Да, комиссар.
– Слу-ушай, Христом
Богом прошу – не зови так.
– Прости, Иван.
– Очаровательно! – опять
заговорил профессор. – Новый оппонент? Пре-е-красно, особенно аргументы
очаровательны, я вот тоже "башку", простите, ломаю, господин новый
оппонент, и в толк не возьму – о чем вы? А? Отзовитесь же...