– Что? Куда?! –
вскинулось сразу несколько голосов из тьмы.
– Туда. Откуда нет
возврата. Открылось мне, что умру я сейчас. Вот проститься пришел.
– А монастырь? –
воскликнул поэт. – А мы?!
– Как Бог даст. Милостив
Он, устроит все. Во тьме, значит, прощаемся, так угодно Ему, значит. Ни я вас
больше не увижу, ни вы меня.
– А... а как же...
хоронить вас когда?
– Об этом не
беспокойтесь, устроится все, о себе думайте.
– Да что ж думать? –
опять спросил голос поэта. Обидой, страхом и возмущением наполнен был его
голос.
– Кто думает уходить
отсюда, уходите сейчас.
– Да куда ж уходить?
– В деревне у них сейчас
забот полон рот, просочитесь. Или через лес. Остальные – оставайтесь с Богом.
Дронов подал голос:
– Батюшка, так мы
перестанем быть невидимками?
– Не ведаю того, тут уж
как Бог даст.
– Ну а на штурм пойдут,
что делать?
– Сами увидите,
молитесь, деточки мои, и все устроится ко спасению вашему. Груз свой тощий на
вас перекладаю, донесите со смирением. Молиться буду за вас, пока дышу, чтоб
чудо одно великое евангельское с вами было до освобождения. А освобождение наше
есть смерть, которой никому не миновать, ни дураку, ни умному, ни бедному, ни
богатому, всяк все здесь оставит – и дурь, и ум, и бедность, и богатство.
Гляньте во тьму эту – все здесь оно, что все умершие оставили, – темно,
незримо, нечувствительно и страшно. Скоро и нашего сюда добавится. А чудо
великое евангельское – это лик Христов. Помните, подвели к Спасителю
прелюбодейку? А кто привел? Ох, вижу прямо этих порождений ехидны, одно только
на уме – уличить, обличить, на слове поймать любой ценой Спасителя. Чем пронять
их, что могло смутить их-не было такой силы на земле, чтоб злобную их
ненависть-увертливость сломить. И вот – "Кто без греха, первый брось
камень". Ну? Да чего ж не бросить-то, да кто ж в такую минуту в грехах
своих копаться станет? Да вообще, что такое слово любое против задуманного ими
– да тьфу, подымай и бросай, забивай до смерти прелюбодейку – и вот уже и грош
цена всем словам Проповедника после этого. Ну, бросайте. И взгляд Христов на
всех сразу. Да-да, на всех сразу, иначе кто-нибудь да бросил бы. Всего лишь
взгляд, который ни в тюрьму не заточит, не убьет, – ну!.. И порождения ехидны
уходят! Потом небось локти кусали – что за наваждение такое... Вот, деточки
мои, дай вам Господь видеть взгляд сей пред собой до самого освобождения. Всех
благословляю. И да будет всем нам не по вере и по делам, но да будут милости
Его на всех нас.
Когда прошло время
оцепенелой тишины и отовсюду послышались возгласы, зовущие старца, ответом была
все та же тишина, не было старца на стене. Уж не причудились ли слова его, не
тьма ли подшутила? Меж тем что-то изменилось в окружающей черноте. Дронов
вздохнул глубоко и почувствовал запах болота.