– Сомневаюсь, что Моряна с тобой согласится. Как она сказала? «Каждое действие начинается с эгоистического интереса».
– И это ты мне читаешь нотации насчет эгоистического интереса! Ты мог нас избавить от кучи хлопот, просто открыв рот, когда Полярис меня послала в другую сторону.
– Знаю, и можешь мне поверить, сожалею об этом.
– Ты трус! – говорит Чеглок.
К его удивлению, шахт кивает бесформенной головой.
– Да, в некоторых отношениях, думаю, я такой. Но вопрос вот в чем: а ты?
– Я – потерпевшая сторона!
– Это не ответ, это увертка.
Ни слова больше не говоря, Халцедон поворачивается и уходит в общий зал.
Чеглок смотрит ему вслед, а потом – раньше, чем Дербник, или Кобчик, или, упаси Шанс, Голубь – успевают его здесь найти, выбегает из дверей гостиницы.
На этот раз он сворачивает налево, а не направо, и память его не подводит. Меньше чем через двадцать минут он выходит на площадь Паломников. Она почти пустынна, хотя всего несколько часов назад была забита, кишела паломниками, их родственниками и друзьями, собравшимися перед массивными дубовыми дверями Врат Паломника. Он так хотел быть в этой толпе, смотреть на парад Святых Метателей из большого казино под кипящий ритм барабанов из кожи нормалов, на длинные ленты цветной бумаги, где записаны назначения пентад, развевающиеся за спиной яркими вымпелами. Он месяцами – да что там, годами мечтал о том, как вознесет свой голос в национальном гимне когда жрецы станут резать вымпелы на короткие ленты по пять имен каждое и прибивать их к дверям.
Все еще не знаю, чего я ждал.
Время сходило с ума, миллион мертвецов на улицах…
[8]Сколько раз предвкушал он момент, когда Святые Метатели отступят от ворот, когда гимн подойдет к завершению, и последние ноты утонут в криках радости и оглушительном барабанном бое, а он вместе с другими бросится вперед – искать каждый свое имя. Но этот одинокий миг перед дверями – разве хуже тех мечтаний только потому, что он иной? Зато он – настоящий. Его, Чеглока, отсутствие в толпе было своего рода присутствием в умах тех, кому его здесь не хватало, как присутствие утренней исчезнувшей толпы ощущается им сейчас в нищете ее отсутствия. Тишина и покой площади, нарушаемые лишь бессмысленным далеким лаем какой-то собаки, стуком колес по булыжной мостовой где-то поодаль да воркованием голубей, разыскивающих крошки на мостовой. Сверкающие цветные ленты бумаги шелестят на дверях, словно трепещущие крылья бабочек на булавках.
Чеглок чувствует, как шевелятся перья гребня, по нервам пробегает дрожь, будто он забрел во внешние энергии антеховского прибора или стоит, открытый электронному глазу вирта… а последнее, вдруг понимает он, на самом деле так, потому что у каждых ворот города есть невидимый страж, наблюдатель, включенный в Сеть Коллегией Виртуального Разума.