В первые месяцы моего пребывания в Вашингтоне действовали как бы два конфиденциальных канала: один старый — через Большакова, второй постепенно завязывавшийся — через меня. Я замыкался прямо на Громыко и Хрущева и вел — с их ведома и по их поручениям — официальный, хотя и негласный доверительный диалог.
Канал Большакова носил менее систематизированный характер, и по нему шел „более свободный" разговор с Р.Кеннеди. Соответственно и с нашей стороны он был с самого начала организован по-другому.
Шифрованные донесения Большакова (по военной линии посольства) попадали, минуя Громыко, только начальнику Главного разведывательного управления Генерального штаба Советской Армии, который их докладывал непосредственно министру обороны. Последний (поскольку оба министерства всегда соперничали) обычно докладывал депеши Большакова прямо Хрущеву, далеко не всегда информируя о них Громыко, либо кратко излагал ему их суть. В результате Хрущев давал указания, как реагировать на эти депеши непосредственно министру обороны, который и посылал инструкции Большакову. При этом Хрущев не всегда консультировался с Громыко.
Кроме того, когда Большаков приезжал в отпуск или в командировку, то встречался с хорошо знакомыми ему людьми из ближайшего окружения Хрущева — Микояном и Аджубеем. Им он рассказывал в доверительном плане о своих встречах в Вашингтоне. Они, в свою очередь, охотно давали ему советы, как надо вести себя с Робертом Кеннеди и с окружением президента. Микоян порой согласовывал свои советы с Хрущевым и даже иногда от его имени поручал Большакову сказать что-то сподвижникам президента США, в первую очередь Р.Кеннеди или Сэлинджеру.
Как правило, наше Министерство иностранных дел, включая министра, мало знало обо всем этом. Правда, Большаков по своей инициативе информировал меня (насколько точно — трудно сказать) о своих беседах с Р.Кеннеди, спрашивал меня, как лучше вести себя при разговорах по конкретным политическим вопросам, которые он не знал глубоко и порой не очень удачно импровизировал в беседах с братом президента. В результате в Белом доме получали по двум нашим каналам сообщения, которые подчас отличались в нюансах.
Подозреваю, что канал Большакова накануне кубинского кризиса все больше использовался нашей разведкой (надо полагать, с благословения самого Хрущева) для дезинформации администрации Кеннеди насчет наших военных планов на Кубе. Фактически советское руководство использовало для этих целей и официальные дипломатические каналы, но делалось это не так уж прямолинейно. Понадобилось немало усилий, чтобы после кубинского кризиса постепенно восстановить отношения доверительности между Кремлем и Белым домом по конфиденциальному каналу, который после отъезда Большакова домой целиком замкнулся на меня.