— Чудак ты… Нет, Костомаров, тут ходатаи в счет не принимаются.
Совсем недолго пробыл в своем городе Василий Румянцев. И вот — снова дорога. Километры, десятки километров отбрасывают назад колеса машины. Маячившие вдали горы все ближе, ближе. Ветер, что врывается в окно машины, становится вначале свежим, потом просто холодным. По обочинам дороги бегут островерхие тополя. Из-за гор стремительно накатываются облака.
И эти места хорошо знакомы Василию. До войны он исходил эти дороги, излазил все окрестные горы. Здесь все навевает воспоминания. Но сейчас Василий не смотрит по сторонам, весь во власти своих дум о будущем. О новом этапе своей военной биографии. Нельзя сказать, чтобы фронтовые дни и месяцы были легкими. Но впереди — еще более трудное. И чтобы справиться с новым заданием, понадобится немало выдержки, силы воли, знаний.
В штабе сказали, что для выполнения этого сложного задания его рекомендовал майор Петров.
Значит, тот памятный для Василия разговор в немецком тылу майор не забыл. Значит, поверил ему, Румянцеву.
Это было перед выходом из окружения. Незадолго до рассвета группа расположилась на отдых в поросшей густым кустарником балочке. Утомленные тяжелым переходом — отряд дважды натыкался на фашистов и уходил с боем — бойцы тотчас же уснули. Лишь невидимые дозорные стояли настороже. Немного вздремнув, Румянцев пошел проверять дозоры.
Возвращаясь, Василий остановился у молодого раскидистого дуба. Отсюда начиналась полоска степи, вклинившаяся между двумя стенами леса.
Уже угадывался приближающийся рассвет. Вокруг — тишина. Лишь редкие глухие взрывы, доносившиеся издалека, напоминали о близости фронта.
К Румянцеву неслышно подошел Петров.
— Что, не спится, лейтенант?
— Да вот обошел дозорных.
— Ничего, следующей ночью, думаю, проскочим линию фронта. Тогда уж отоспимся… Садись, лейтенант, сейчас силы надо беречь.
Петров устало опустился, прислонился спиной к стволу дерева, снял пилотку.
— Смотрю я на тебя, лейтенант, большой выдержки ты человек. И смекалистый. Немецким свободно сыплешь. Откуда у тебя все это?
— Жизнь научила, товарищ майор…
Румянцеву захотелось вдруг все рассказать о себе этому человеку, уже немолодому, умудренному житейским опытом. Человеку, в котором находчивость и неустрашимость уживались с мягкостью и подкупающей человечностью.
Петров не перебивал Василия, и в то же время по выражению его лица — задумчивому, внимательному — видно было, что он не пропускает ни слова.
…Детство выдалось сиротским, безрадостным. И отец, и мать — оба актеры — погибли, когда Василию было около семи лет. Он остался на попечении дяди, человека безалаберного, спившегося. Все бывало: и впроголодь жил месяцами, и ночевал на улице — уйдет дядя, ключ заберет, да и пропадает по нескольку дней.