— И это я тоже уже слышал, — грустно сказал Жуга, — много раз, не только от тебя. Скажи мне что-нибудь, что я ещё не слышал.
Ялка потупилась.
— Я не знаю, что сказать, — ответила она.
— И это я тоже уже слышал, — со вздохом констатировал Жуга.
Фриц вдруг заворочался на кровати, что-то неразборчиво пробормотал и вновь затих. На некоторое время в старом доме рудокопов воцарилась тишина.
— Ты и вправду меня не любишь? — спросила Ялка тихо-тихо, с отзвуком надежды в голосе.
— Нет, — последовал ответ.
— И не полюбишь никогда?
— Не знаю, — травник покачал головой. — Я свою любовь выращиваю долго. И знаешь, что: давай с тобою остановимся на этом. Так будет лучше и мне, и тебе. Пока росток слаб, сломать его легко. Но если дать ему сейчас окрепнуть, то ломать придётся с болью и кровью. А ломать всё равно придётся.
— Зачем? — спросила она. Сквозь слезы травник ей виделся размытым. — Зачем ты так? Почему ты не веришь, не хочешь поверить мне?! Если ты и в самом деле так думаешь, что тебе мешает не думать про завтра? Разве тебе мало того, что есть сейчас? Зачем ты так со мной?
— Затем, что я знаю: завтра все равно наступит. Можно думать про это или не думать, но завтра наступит непременно. И вся сегодняшняя радость не стоит того ужаса и боли, которые наступят после. Многие не чувствуют этого, но я — чувствую. Это ужасный дар. Когда-то он мне помогал и даже несколько раз спас мне жизнь, но нынче я бы дорого дал, чтоб от него избавиться. Забывай обо мне. Забывай обо мне скорее.
Ялка отвернулась и залилась краской.
— Ты так говоришь, — сдавленно сказала она, — потому что я... уже была с мужчиной. Я понимаю. Ты просто не хочешь быть вторым, — она закусила губу и сжала кулаки так, что ногти впились в кожу. — Да, я была дурой, дурой... Но если бы я могла доказать... Если бы я что-то могла изменить, но я ничего не могу изменить, ты же знаешь!
Травник вдруг откинулся назад и засмеялся, но беззлобно и как будто с облегчением. Потом тронул Ялку за плечо и притянул к себе. Та какое-то мгновение поупиралась, потом сдалась и послушно легла головой ему на колени. Посмотрела на травника снизу вверх. Завозилась. Вдохнула его запах.
— Чего ты смеёшься? — тихо спросила она и шмыгнула носом.
— Так, ничего, — ответил тот, поглощённый какими-то своими мыслями. — Скажи мне лучше вот что: у тебя давно болели зубы?
— Зубы? — недоумённо переспросила та. — При чём тут зубы?
— Нет, всё-таки, давно?
Ялка прислушалась к себе. Провела языком по зубам внутри и по-наружи.
А ведь и в самом деле, вдруг растерянно подумала она, нигде не болит. И это — у неё, у которой зубы ныли от всего, от ложки мёда, от холодного и от горячего, и от застрявших ореховых крошек. И вдруг — на тебе! — ни дупла, ни трещинки. Почему же она до сего дня не обращала на это внимания? Странно. Наверно, правду говорят, что здоровый человек всего себя не чувствует...