Мама и тетя Валя очень смеялись тогда, а Нина смотрела на них и вдруг покраснела. Что тут смешного?
Она так и не поняла тогда, почему взрослые смеялись. Да и как ей было понять, что семь лет — это не такая уж длинная жизнь. Как давно это было…
И вот война. Она разъединила ее и маму кровавой рекой. И кто знает, удастся ли им соединиться теперь? Конечно, Красная Армия освободит и Ленинград и Щорс. А вот удастся ли ей вырваться из лап гестаповских палачей?
Эти ненавистные оккупанты безжалостно, зверски уничтожают наших людей. Не щадят ни женщин, ни детей, ни стариков… И не должно быть пощады проклятым фашистам! Бороться до последней капли крови! Бороться и победить! Вот что нужно сейчас И звать людей к борьбе. «Все, что я сделала, — правильно. В этом правда, самая большая правда. За нее отдали жизнь многие-многие тысячи людей, и тетя Оля, и Мария, и Володя… Володя…»
Под утро Нина наконец забылась в тяжелом сне. Ее разбудил шум. Все обитатели камеры были уже на ногах.
В десять часов Нину вызвали в тюремную канцелярию.
— Сагайдак? — спросил один из надзирателей, видимо, старший.
— Да, — ответила девушка.
— Тебе передача. Брат ждет у проходной. Если хочешь что-либо сказать ему, напиши.
«Толя пришел», — мелькнуло в голове.
Нина заволновалась, кинулась было сначала к передаче, потом остановилась:
— На чем же написать? У меня и бумаги нет.
— Здесь напиши. — Надзиратель протянул бумагу и карандаш. — Садись и пиши.
Человек этот говорил резко, но не грубо. Нина как-то невольно задержала на нем взгляд.
«Кто он? Я его где-то видела», — пронеслось в голове. Но она тут же склонилась над бумагой.
«Дорогой Толя, — быстро писала Нина своим ровным ученическим почерком, — ты единственный мужчина в нашем доме. Успокой бабушку, скажи ей, что ничего страшного нет и не может быть. Произошло какое-то недоразумение, и только. Я еще не знаю, за что меня арестовали. Если к вечеру не буду дома, принеси мне одеяло и маленькую подушку. До свидания. Надеюсь, до скорой встречи. Крепко целую тебя, бабушку и Лялю. Ваша Нина».
Она сложила листок вчетверо и протянула его надзирателю. В это время кто-то вошел в канцелярию.
— Господин Павленко!
Надзиратель обернулся.
— Подожди, — махнул он рукой вошедшему и велел Нине идти в камеру.
Павленко… Так вот почему ей показалось знакомым лицо этого типа! Ведь он был участковым милиционером… Ну конечно, до войны был участковым милиционером в районе базара… Да… меняются времена, меняются и люди. «По-разному меняются люди», — думала Нина, возвращаясь в камеру.
Через два часа, сопровождаемая тем же надзирателем, она переступила порог большой комнаты следователя. За столом сидели двое офицеров. Одного из них она узнала. Он приходил арестовывать ее, а сейчас перебирал какие-то бумаги; очевидно, собирался вести допрос.