Константин взял телефон
в руки. В пропущенных значилось «марина», и он не стал перезванивать.
13
Пришел милиционер в
засаленной, как вся окружающая действительность, фуражке. И китель в катышках,
словно обтерся от служебного рвения, и даже капитанские погоны гнутые и
блеклые. Вытер жухлым платком пот с залысины, вздохнул, достал лист
протокольный:
— Капитан Никитин.
Рассказывайте...
«Пьет. Достало все. Дел
одновременно дюжина или больше — и отчетов по каждому — миллион. Зарплата — два
вызова проститутки. Дома жена, которая никогда не увидит его генералом и даже
полковником... А парень, хоть звезд с неба не хватал, но шел работать за
правду, а оказалось, что и тут давно уже все продано»... Константин
сочувственно вздохнул и начал:
— Платонов Константин
Игоревич. Журналист. Да знаю я, что вы нас любите чуть больше, чем мы вас, но
вот среди вас есть же честные опера?
— Есть, — вскинул бровь
капитан Никитин, стараясь понять, чего сейчас добивается Платонов, кто у кого
«интервью» берет.
— И у нас приличные люди
бывают. Все правды хотят...
Платонов рассказал их с
Бабелем историю витиевато, с лирическим отступлением о проблеме бомжевания и
человеческого достоинства, с сочувствием наблюдая, как выступают на лбу у
капитана Никитина мелкие капельки пота — результат усердия перевода на
ментовский язык и параллельного от таких запредельных усилий абстинентного
синдрома. Озвученный Никитиным обратный перевод состоял из нескольких
косноязычных предложений, под которыми Платонов вывел: «с моих слов записано
верно, мною прочитано и даже понято», отчего капитан обиженно поморщился:
— Это ж документ!
— Фигня, я ж
контуженный, а так — точно написано, что не только прочел, но и адекватно
воспринял.
— Узнать их сможете?
— Даже ночью и в
чачване.
— В чем?
— Гюльчатай, открой
личико, помнишь?
— Восток — дело тонкое,
— подхватил Никитин и даже улыбнулся. — Хорошо. Может, фоторобот сделаем.
Друг-то твой — мумия. Я заходил.
— Я тоже. Его надо
оживить. Он — раритет. Я Машу просил, — закинул свою удочку за новыми знаниями
Платонов.
— Маша — не волшебник...
— покачал головой Никитин. — У меня когда младший заболел, че-то там с
клапанами, оперировать надо было... В Москву или еще куда. Я к ней пришел.
Сначала крестили малого, она восприемницей была. А потом Маша несколько ночей
подряд молилась. Я — с ней. Жена — тоже. Ночь напролет. Мы с женой попа́даем,
вырубимся, очнемся, а она стоит на коленях и шепчет. Операции не потребовалось.
Так что никакого волшебства. Она просит так, что, где хочешь, услышат.