— Что с тобой? —
прищурилась Маша.
— А доктор-то где?
— Домой уехал. Ребенок у
него заболел. Если что, позвоню, приедет. Тебе доктор, что ли, нужен? Плохо
тебе? — Маша с готовностью поднялась из-за стола и подошла ближе. — Плохо?
— Не знаю, — честно
признался Платонов. — Но доктор мне не нужен. Только... не обижайся. Ты как-то
к этому относишься... В штыки...
Маша заметно
насторожилась, и Константин, почувствовав это, окончательно «поплыл», тряхнул
головой, чтобы собраться, но фразы получались глупыми и сумбурными.
— Маш, я никогда не
видел такой девушки, как ты. У тебя сочетание красоты внешней и внутренней. У
меня вот здесь, — он кивнул подбородком на область сердца, — щемит. Или саднит.
Не знаю даже. Мы завтра в обед уедем. А я не хочу. Не то, чтобы не хочу. Я без
тебя не хочу.
Маша что-то пыталась
сказать, вроде даже шептала, но Платонов не давал ей опомниться.
— Вот стою, как пацан
какой-то. Просто, Маша, мне кажется, что я тебя полюбил. По-настоящему... И
сказать ничего толком не могу, потому что по-настоящему у меня в первый раз. До
этого я не знал, как это. Беда в том, что ты тут почти святая, а я... — дальше
Платонов не знал, что говорить, а когда поднял глаза и увидел, что по щекам
девушки бегут слезы, потянулся к ней правой рукой, роняя костыль, но она вдруг
отступила назад и посмотрела на него так пронзительно, что сердце ухнуло и
провалилось в черную бездну.
— Где ж ты раньше был? —
тихо сказала Маша. Потом вдруг напряглась и горько усмехнулась: — Красивая,
говоришь, святая?
— Да, я знаю, мне что-то
рассказывали, но меня это не волнует, — нелепо заговорил Платонов, но Маша
вдруг начала расстегивать пуговицы халата.
— Маш, т-ты... Ты
неправильно меня поняла... — лепетал журналист, стыдясь своей неуклюжести,
опуская глаза.
— Смотри, — не
приказала, но твердо попросила Маша. — Смотри, и поедешь домой спокойно. Одному
ухажеру этого хватило.
Константин вынужденно
поднял глаза и у него окончательно перехватило дыхание.
Сначала он увидел
стройное тело, но даже при свете настольной лампы в глаза бросились
многочисленные шрамы на животе, груди — там, где позволял это видеть
бюстгальтер. Жуткие шрамы, похожие на червей, впившихся в нежную девичью кожу.
— Господи... — на такие
случаи у Платонова не было запаса слов.
Он снова потянулся к
Маше, но она так же твердо отстранилась.
— Они хотели пустить
меня по кругу. Вип-сауна... гогочущие братки, бизнесмены и даже политики
мелкого масштаба. Заказали для одного, а понравилась многим. Вот тебе и
красота, Костя. Хотела сбежать. Легонько побили. Начала вырываться, тогда
распяли на длинном деревянном столе, где только что стояли кружки с пивом...
Ноги привязали веревкой к ножкам, а руки прибили гвоздями. Жалели, что под
рукой не оказалось «сотки»: мол, солиднее, и прибивать пришлось
«восьмидесяткой»...