— Любовь, Маша, слово
огромное. Я боюсь его произносить именно потому, что раньше оно выскакивало,
как мыльный пузырь, чтобы лопнуть при столкновении с любым сопротивлением. Но
любовь, Маша, бывает, она есть, я не вижу ничего предосудительного в том, что
мужчина и женщина могут любить друг друга. Это, наверное, тоже дар Божий.
— У тебя нога срослась,
— сказала вдруг Маша сквозь задумчивость, — можно завтра гипс снимать.
Константин сразу в это
поверил, но возмутился:
— Да о чем ты?! Я тут...
— Иди спать, Костя.
Пожалуйста, — она попросила так, что отказать ей — выполнить эту просьбу — было
сравнимо с отказом в последнем желании.
Платонов со вздохом
повернулся на костылях и направился к выходу. Когда он был уже на пороге, Маша
добавила:
— Они потом все
перестреляли друг друга. Много позже уже. Перестреляли, потому что не верили
друг другу. Никогда. Вместе они могли только уничтожать, разрушать, предаваться
пьянству и разврату. А я не верила батюшке. Я хотела мстить. И ты хочешь.
— При чем здесь это? —
начал было поворачивать обратно Константин.
— Ни при чем, иди спать.
Ты все равно хороший, Костя. Иди, пожалуйста, — и опять это детское
«пожалуйста» не оставляло шанса на продолжение разговора.
Бабель и Иван Петрович
словно ждали его возвращения. Зашуршали простынями, как вампиры в ужастиках.
— Ну что, на совместную
молитву ходил? — ерничая, спросил Бабель.
— За твою загубленную
душу, Степаныч, — холодно ответил Платонов, плюхнулся на кровать и отвернулся
лицом к стене.
Сколько раз в жизни он
разочаровывался в этом мире? В людях? В себе?.. И Бабель своею едкостью, только
подтвердил общее правило кривого зеркала.
— Слышь, Кость, а ты,
никак, предложение Маше делал? — подал-таки голос догадливый машинист.
— Слышь, кость, —
передразнил Платонов, — ты у меня в горле.
— Не понял? — не уловил
игры слов Иван Петрович.
— Иван Петрович, — не
выдержал Платонов, переходя на крик, — вот если б тебя на ночь глядя с тупой
улыбкой по копчику пинали с вопросом: больно?!
— Понял, почти, —
засопел Иван Петрович.
— Ничего ты в этой жизни
так и не понял, Костя, — вернулся Виталий Степанович в свою любимую зону «старшего»
товарища.
— В этой? Нет, —
согласился Платонов. — У меня специалист под боком. Бесплатные круглосуточные
консультации. Мы работаем под девизом: Бог вам не ответит, а Степаныч — всегда!
Спать будем?
18
Сон выскочил, как тать
из-за угла. Как двадцать пятый кадр, который неожиданно остановился и стал
явен. Он выскочил из памяти, как чертик из табакерки, не выключив при этом
дневное сознание. Сон пришел из школьного детства, но взрослый Платонов
оставался в нем как сторонний зритель, способный ощущать себя десятиклассником
Костей и одновременно журналистом Платоновым, зрящим за всем, что происходит не
только глазами мальчика, но и взрослого человека — откуда-то сверху — из
понимания сна. В то же время — спящий нынешний Константин Игоревич мог смотреть
внутрь — в закоулки души обоих Платоновых. И от тех внутренних колебаний,
которые он улавливал, содрогалось что-то не только в нем, но, собственно, во
всем мироздании, во внутренней его сути.