Я хотела сказать, что
никакой пресс-кампании нет, просто издали ее «Житие» и икону написали, но
вместо этого высказала свое заветное:
— А знаете, она родилась
в мой день рождения. То есть это я родилась в ее день. Если мне выбирать имя
для крещения, я могу быть Евфросинией. Это традиция такая — брать имя того
святого, в день которого человек родился...
— Вот как, — почтительно
удивился Леонид Сергеевич. — Традиция, говорите. А откуда вы знаете?
Я рассказала про
Душепопечительский центр, куда меня послала Илария Павловна. Леонид Сергеевич
опять сказал, что хорошо бы об этом написать. По-моему, ему в любом случае не
хватило бы времени заниматься всем сразу, и я ему об этом сказала.
— Согласен, Мальвина. Но
сколько вокруг, оказывается, важных тем для журналиста! Вот вы сказали, что
смотрите сейчас в прошлое, а я вам скажу, что прошлое и будущее смыкаются.
Взять хотя бы этот ваш центр — он в основе своей традиционен, но решает самые
современные задачи. Реабилитация после секты! Да таких заведений поискать!
Потом мы договорились,
где встретимся, и я пошла собираться. Но оказалось, что ни одного приличного
костюма у меня нет. Ведь все эти восемь лет я не думала о своем гардеробе, не
покупала вещей и не шила сама. Во-первых, потому, что ни с кем не встречалась.
Во-вторых, жалко было денег: даже если дворник обслуживает два участка, он
много не заработает, а мамочка и так всю жизнь выбивалась из сил. В-третьих,
выбор фасона платья или юбки сразу напомнил бы мне то, о чем я хотела забыть:
модели, конкурс, невозможность держать карандаш... Хитрая штука депрессия: она
оставила меня в одних скромных брюках и форменной оранжевой куртке работника
ДЭЗа.
— Надо сходить в
магазин, — предложила мама.
Но у нас не было на это
ни денег, ни времени.
— Пусть Валька даст тебе
что-нибудь надеть!
Действительно, это могло
бы стать выходом. Я поцеловала маму, поручила ей отсыпавшуюся все это время
Нюту — мы не мешали ей много спать, надеясь, что таким образом организм
восстанавливает силы, — и отправилась на четвертый этаж.
— Это ты? — встретила
меня Валька, по обыкновению непричесанная, в распахнутом халате. — А я думала,
«Скорая» приехала.
— Вы вызвали «Скорую»?
— Бабушка моя помирает,
— сказала Валька и вдруг затряслась в беззвучном плаче.
— Погоди, Валечка. Ей в
самом деле так плохо?
— Говорю, помирает! —
выкрикнула Валька.
Я вдруг почувствовала,
что мне тоже хочется зарыдать, словно это моя собственная бабушка. В какой-то
степени так оно и было: родной бабушки я не помню, а баба Тося неразрывно
связана с моим детством. Я вновь увидела ее на лавочке у песочницы, где сидим
мы с Валькой, вновь услыхала ее тягучий, грубоватый голос: «Положь где взяла!»
Это когда Валька хотела отнять у меня лопатку. Несмотря на несколько вздорный
нрав, баба Тося была нам не страшна: мы давно уже разобрались, что она жестко
стелет, да мягко спать. Сколько раз на этой лавочке я получала от нее конфеты и
бутерброды, да и игрушки частенько перепадали. Тогда еще у Вальки был отец,
зарабатывавший много денег, а у меня отца не было с самого начала, поэтому мы
жили куда бедней. Потом-то и Валькин отец спился...