— Помоги, — прохрипел он
и стал освобождаться от амуниции. Грудь под бронежилетом была черной от крови.
Сквозь броню прорвались не все, одна только пуля, но, похоже, что рана была
серьезной.
Сержант достал бинты и
знаками — говорить ему явно было нелегко — попросил перевязать.
— Сейчас, — просипел он,
когда Прямой, как мог, замотал рану, — пять всего минут. Он оперся затылком о
смолистый ствол и закрыл глаза.
“Хорошо, пять минут”, —
согласился про себя Прямой. Он скинул свой “броник” и перевязал себе руку.
Ранение было сквозное, так — пустячок. Плохо, что рана все еще кровоточила.
После перевязки он облегченно вздохнул и почувствовал, что тоже проваливается в
сон. “Нельзя!” — попытался встряхнуться, но это было сильнее…
И тут же увидел, что
лежит под склоном обрыва, а наверху стоят Сержант, его спаситель Сержант, и
какой-то, смутно знакомый седобородый старик-монах. А Сержант, он опять совсем
непохож на себя: со светлым, да нет — словно нарочно набеленным лицом, в белой
до колен рубахе, вышитой красными петухами и, — опять? — с русой бородой.
(Было, — удивляется Прямой, — ведь это уже было?) “А он?” — спрашивает Сержант,
указывая в его, Прямого, сторону. “Он, брате Романе, покуда останется, —
отвечает монах, — для него все еще впереди”. (Кто останется? — ничего не
понимает Прямой, и в тоже время, все-таки понимает: это он останется. А кто-то
уйдет? Куда?)…
Прямой вздрогнул и,
открыв глаза, зажмурился от яркого света: уже рассвело. (Вот тебе пять минут!)
Рядом с ним на корточках сидел Ваха, тот самый чеченец из засады. (“Главный”, —
как его определил Сержант). За его спиной стоял еще один с автоматом
наизготовку. Всего двое — такая вот арифметика. Ваха смотрел на него спокойно и
поигрывал зеркальными плоскостями огромного ножа.
— Слушай сюда, — сказал
он по-русски без малейшего акцента, — если хочешь умереть быстро, без боли, то
скажешь сейчас все: где документы, у кого и как нам их забрать. Иначе я буду
тебя резать, как и того вашего третьего, который шкуры ваши прикрывал — на
маленькие кусочки, очень и очень медленно.
Для пущей убедительности
Ваха пощекотал острием у Прямого под подбородком, но тот и так понял, — не
нужны были дополнительные аргументы,— что не шутит этот самый чеченец Ваха,
сделает именно так, как сказал. Но, — странное дело? — он не испытывал сейчас
ни малейшего страха, будто все это не с ним вовсе происходило. Чуть повернув
голову, он посмотрел на Сержанта. Тот сидел неподвижно, и единственными
признаками жизни были кровавые пузырьки, вздувающиеся над губами при каждом
выдохе.