Никто не поспешил принять заказ у «варягов». Да они и не собирались набивать брюхо. Зачем рисковать? Их тут запросто могли отравить. Косые взгляды, которые Дан то и дело перехватывал, намекали, что расслабляться не стоит. Тем более диверсанты безоружны.
Уж лучше без штанов остаться, чем без ствола. Не так стыдно.
— Командир, какие планы? — Чихнув, Ашот с трудом объял пятерней свой мясистый нос.
— Ждать. Смотреть по сторонам.
— А как они выглядят, подводники эти? — Бахир теребил звезду, пришитую к бронику. Этот его аксессуар так и притягивал взгляды аборигенов.
Гурбан не ответил.
От скуки Дан прислушался к беседе за соседним столиком.
— Окружило небо Землю-матушку, уронить в себя хочет. А вот ему! Выкусит пусть небо! Твердь нашу семь больших и шесть малых китов держат. А когда киты шевелятся, Землю трясет… — Волосы на морщинистой голове рассказчика давно обратились седым пушком, голос его дрожал, он шамкал беззубым ртом, но вещал с воодушевлением. — Ближе всего к нам христиане, дальше — арабы, потом — одноногие люди. Эти все на востоке, где тепло. А на западе нехристь разная — немцы, англичане, французы.
— А американцы? — осторожно спросил молодой парень, рожденный после Псидемии.
— И эти тоже. — Старец, из поморов, важно кивнул и жадно уставился на миску с кусками оленины и кольцами жареного лука, что стояла перед парнем. Причем мяса там было куда больше, чем лука, который тут, на севере, дороже любой вырезки. Цингу из-за Псидемии никто не отменил, а сырое мясо с кровью далеко не все потребляют с удовольствием.
В разговор вмешался проходивший мимо ненец лет пятидесяти, в просторной, до колен рубахе с капюшоном, сшитой из шкуры мехом внутрь, и в таких же штанах:
— Мань тюкона иледм’![12] Много лет живу, но не видел тех китов! Что ты несешь, старый хрен?! Какие киты?! Все киты давно со слизнями на бошках! Вон, у Николы спроси! Да только он с тобой, старым хреном, говорить не станет! Кто в море не хаживал, тот Бога не маливал![13] А тебя я в море не видал что-то!
— Не дразни старого человека, а то вырастешь глупым. — Старик выхватил нож. — Так твой народ говорит?
— Тише, отец, чего ты? — Ненец поспешно ретировался к стойке, за которой хозяйничал такой же, как он, абориген, и зараз опростал в себя стакан.
Гул в заведении не стих ни на секунду. Никого не смутил вид ножа. В «Ржавом якоре», похоже, потасовки случались так часто, что стали рутиной, не достойной внимания. Вокруг звучали хриплые голоса, смех, тосты на дикой смеси языков северных народов, морского сленга и очень своеобразного русского. Понималось одно слово из пяти.