Все рассмеялись.
Потом разговор перешел на другую тему. Все трое моих коллег направлялись в Берлин, где в эти дни в западных секторах готовилось что-то вроде очередного реваншистского шабаша.
— На этот раз постановка, кажется, обещает быть наиболее пышной, — заметил Дмитреску. — Реваншизм при полной враждебности к нацизму. Таков лейтмотив. Не новый, но поставленный по-новому. — Дмитреску вынул свернутую газету и положил ее на стол. — А вот и вождь новоявленной организации. Господин Карл Сименсберг — убежденный «демократ, враг нацизма». Как вам нравится эта благонравная физиономия?
С газетного листка смотрело холеное лицо человека лет около шестидесяти. Как ни пытался человек этот смягчить выражение своего лица, было совершенно ясно, что меньше всего он привык кому-либо подчиняться. Добродушия в нем было ровно столько, сколько это требовалось для фотографии.
Я смотрел на это лицо, и мне казалось, что я где-то его уже видел.
— Кто такой на самом деле этот Сименсберг? — опередил меня вопросом Тодоров.
Дмитреску пожал плечами.
— Как журналисты, мы должны это выяснить. Мне пока удалось установить, что он очень богатый человек. Но капиталы его в основном в иностранных банках. Если судить по его высказываниям в газете, можно предположить, что времена нацизма он провел в подполье и что падением Гитлера народы в известной степени обязаны ему. Вообще, загадочная личность, но играет на том, что при нацизме был в тени.
После завтрака, когда все мы вышли из зала, я, улучив минуту, отвел в сторону Дмитреску и попросил его обстоятельно рассказать о человеке, которого он принял за Мурильо. К сожалению, Дмитреску мог очень немного добавить к сказанному за столом. Возможно, что он обознался. Тринадцать-четырнадцать лет — это такой срок, спустя который не всегда можно узнать и родного брата. Кроме того, он прошел так быстро, что Дмитреску больше видел спину, чем лицо. На нем был темный костюм и в тон ему шляпа, в руках небольшой чемоданчик, похожий на несессер.
Я поблагодарил Дмитреску и попросил его, если он еще раз встретит этого человека, сообщить мне.
— Хорошо, — серьезно ответил он, — я сообщу вам об этом, даже если увижу его ночью.
И он крепко пожал мою руку.
— Да, — остановил я его, — а газета! Вы забыли свою газету!
— Ничего, — он махнул рукой, — оставьте себе.
Я сел в кресло и только что развернул оставленную мне газету, как в дверях мелькнула синяя фуражка портье. Он направлялся к моему столику.
— Вас просит к телефону бургомистр, — сказал он.
Гофман? Мы с ним договорились встретиться в одиннадцать, а сейчас не было еще и половины девятого. Что могло произойти?