— Слава богу, в девятнадцатом веке еще не было этих премий, не то раздавали бы их за всякую чувствительную патоку, — заявил, глядя прямо в глаза Г., неблагодарный Э., которому к этому моменту уже не требовалась физическая помощь.
— Не патока, а пространство и свет…, — сама словно вспыхнула Г. и не договорила.
— Ах, не люблю назидательности, — морщась и глядя в землю, заявил Э.
Они явно продолжали какой-то давний спор. И. переводил глаза с Э. на Г., с Г. на Э.
— Не назидательность, а гуманность, — возразила Г.
— Слащаво, — сказал Э.
— Не слащаво, а трогательно, — отвечала Г.
— Вы о ком спорите? О Тургеневе? — спросил, наконец, И.
— Как ты догадался? — обрадовалась Г.
— По «патоке», — хмыкнул Э.
— А вот и по «трогательно», — сказала Г., требуя взглядом у И. подтверждения своей догадки.
Но И. оставался невозмутим.
— К сказанному Музилем относительно процесса мышления, — начал он, — я добавил бы, что часто так называемой интуиции, озарению, блестящей догадке предшествует возникновение на периферии взгляда случайной детали.
Он кивнул в сторону улицы, точнее, в сторону рыбного ресторанчика. Надо сказать, что вся рекламная символика в городе N. к этому времени уже базировалась на разнообразных изображениях кабельной продукции: фастфуд-менеджер свое заведение украсил портретом рослого молодого человека с кабельной бухтой на плече, на ходу едящего хотдог; голова клиента на фотографии в парикмахерской заросла сверкающими на солнце рыжими медными проводами, такова же была и его борода; дантист заглядывал в дупло зуба через оптоволокно, собранное в растягивающиеся кольца, как телефонный провод, ведущий от аппарата к трубке. И только консервативный владелец ресторанчика, на который указал И., не сменил имидж: на стеклянной входной двери, которая защищалась по ночам железными жалюзи, огромная рисованная лягушка с белым брюхом, приветливо щурясь, раскрывала посетителю свои объятия. Над ней красовалась стилизованная, набранная будто из сверкающих медицинских скальпелей надпись: «У БАЗАРОВА». Под ней мельче и уже обычным шрифтом добавлено: «Французская кухня в городе N.».
Г., заглядевшись на дверь, на знакомое с детства имя, на лягушку и скальпели, порозовела. От носа к губе ее потекла даже капелька крови, но остановилась на полдороге. Г. размазала ее сначала одним рукавом, потом вытерла другим, лицо ее сияло. Она глубоко и счастливо вздохнула. А вот Э. тут же стал задыхаться, потому что ему показалось, что Г. в пароксизме восхищения втянула в легкие весь воздух города N., и даже стеклянную дверь ресторанчика из-за этого образовавшимся снаружи вакуумом распахнуло наружу, и из нее немедленно вынесло сначала кабельных дел мастера М., нигилиста и сквернослова, а следом — миловидную двенадцатилетнюю школьницу.