Чекисты вышли.
Оставшись с вахтером, Прозоров ждал, что с минуты на минуту его отведут в одиночную камеру и на этом закончится на долгие годы его связь с внешним миром. Возможно и… Ведь война! Больше всего его волновала судьба жены и детей. «Что будет с Катей, с ребятами? А если с ними будет все в порядке, что она скажет про меня детям, когда они подрастут?»
В это время в кабинете у Полякова шел разговор, как поступить с Прозоровым.
— Арестовать и засудить! — почти крикнул Волосов.
Поляков нахмурился, а Озолинь внимательно посмотрел на Волосова и слегка постучал пальцами по столу.
— Эк куда хватил, — досадливо сказал Поляков. — А ты как думаешь, Антон Васильевич?
— По-моему, он — не типичный враг, — сказал Морозов. — Его втянули в группу. Но он пока ничего не сделал, да, видно, и не собирался делать. Какая будет польза от того, что его, как высказался наш молодой ДРУГ, — тут он окинул Волосова слегка насмешливым взглядом, — «засудят»? Прозоров заявил, что хочет стать честным человеком. Давайте поверим! Никуда он не уйдет, а польза от него может быть немалая.
— Не нравится мне Прозоров, — заметил Михаил Воронов. — Безвольный он человек, тряпка. Не люблю таких слизняков. И все-таки я согласен с Антоном Васильевичем. Надо учесть, что он не воспользовался деньгами и, по существу, сам пришел, сам все рассказал. А главное, арест, по-моему, просто тактически нецелесообразен.
Александр Семенович вопросительно посмотрел на Озолиня. Тот молча кивнул.
Поляков закурил.
— Формально Прозоров совершил преступление, — сказал он, — и его можно судить. Он представляет опасность — неплохой материал для любой разведки. Но все-таки он не хотел стать шпионом — боялся ли, или еще что, не знаю, — но, главное, не хотел. И когда его завербовали, он все-таки решил идти к нам. Не сразу: видно, не хватало силы воли, — но на то он и Прозоров. Дадим ему возможность стать снова честным человеком.
— Давайте вспомним, как поступал Дзержинский, — заговорил молчавший до этого Озолинь. — Однажды к нему пришла жена арестованного контрреволюционера и сказала, что очень тяжело заболел ее сын. Она просила Феликса Эдмундовича, чтобы он отпустил ее мужа повидаться с сыном, так как тот может каждую минуту умереть. И Дзержинский отпустил. На семь дней.
— Вернулся? — с любопытством спросил Воронов.
— Вернулся, — сказал Озолинь. — Конечно, Феликс Эдмундович рисковал, но он хорошо понимал людей, их психологию и знал, кому и при каких обстоятельствах можно поверить, а кому нет. Вот так…
Озолинь замолчал.
Поляков внимательно оглядел всех.