— Ну что ж, поверим и мы? — спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Он очень может нам пригодиться. Продумайте все варианты.
…Поздно ночью из подъезда на улице Воинова вышли два человека и сели в машину.
— Ну как там, все документы и пропуска в порядке? — спросил Воронов у шофера.
— Всё в порядке, Михаил Андреевич!
— Тогда гоните в Ольгино! Забросим вот знакомого. К утру должны вернуться обратно.
Зарычал мотор, машина пересекла Литейный и помчалась по набережной.
Вскоре после того небольшого совещания, где решалась судьба Прозорова, Виктор Волосов, проходя по одному из коридоров управления, встретил Озолиня.
— А, товарищ Волосов! — приветливо сказал Озолинь. — У вас есть время? Тогда зайдите на минутку ко мне. Поговорим.
Волосов с готовностью кивнул, несколько недоумевая, о чем это — персонально с ним — будет говорить Озолинь.
Озолинь усадил Виктора на диван, а сам стал не спеша прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину.
— Из вас получится хороший чекист, товарищ Волосов, — неожиданно сказал Озолинь.
Виктор смутился. Он знал, как скуп на похвалы Дмитрий Дмитриевич.
— Но… — Озолинь поднял вверх длинный, худой палец, — но кое-что вам надо учесть.
Виктор с некоторой тревогой посмотрел на Озолиня.
— Хотите, я вам расскажу случай, который многому меня научил? — спросил Дмитрий Дмитриевич.
Виктор кивнул: конечно!
— Так вот. Был я тогда еще моложе вас и, пожалуй, погорячее. Работал я в уездном ЧК одного небольшого южного городишка…
И Озолинь рассказал, как однажды в приемную ЧК пришел высокий седоусый мужчина. Он был в гражданском платье, но выправка его и манера держаться подтянуто и строго выдавали в нем бывшего военного.
«Что вас привело к нам?» — спросили его.
«Пришел за помощью. Или арестуйте, или помогите».
История этого человека была довольно типичной; немало таких историй приходилось выслушивать в те годы сотрудникам ЧК.
Он родом из мещан. Получил образование и пошел на военную службу. Честно сражался с немцами. И, как многие офицеры, проклинал виновников поражений на фронтах. Поэтому Февраль встретил сочувственно, хотя и осторожно, а вот Октябрь — как он сам выразился — «не понял». «Многое мне казалось странным, многое пугало…» Особенно возмутил его Брестский мир. Как? Отдать немцам Прибалтику, половину Белоруссии, Украину с Донбассом, платить контрибуцию! Позор! Объяснение пришло само собой: «Продали большевики Россию». Офицер пробрался на юг, к генералу Деникину, в так называемую Добровольческую армию — «спасать единую, неделимую Русь». Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: едва получив назначение, офицер заболел тифом. Полгода провалялся в больнице. Было достаточно времени, чтобы поразмыслить.