— Я не стану этого слушать!
— У тебя нет выбора, — самодовольно сообщил Дракон. — Дверь закрыта, и выйти ты не можешь. Кроме того, я больше и сильнее тебя. Таков Lex Mundi[2], от которого нет спасения.
— Ты лжешь! Ты лжешь, лжешь!
— Хочешь — верь, хочешь — не верь. Но как бы там ни было, тебе повезло, что в тебе течет кровь смертного. Если бы ты жил не в этой дыре, а в каком-нибудь более цивилизованном месте, тебя бы точно взяли в летчики. Жил бы как принц, из тебя сделали бы настоящего воина. В твоей власти было бы убить тысячи и тысячи людей… — Голос Дракона задумчиво завис. — Чем бы мне отметить это свое открытие? А не?.. Ого! Да. Я, пожалуй, произведу тебя в лейтенанты.
— И чем это лучше того, что есть сейчас?
— Не презирай титулов и званий. По крайней мере, это произведет впечатление на твоих друзей.
Друзей у него не было, и Дракон прекрасно знал это. Больше не было. Люди по возможности избегали его, а если не могли избежать, то лица у них в его присутствии становились напряженными и настороженными. Дети насмехались над ним, дразнились и разбегались врассыпную. Иногда в него кидались камнями или черепками горшков. Однажды бросили даже коровью лепешку — сухую снаружи, но вязкую и липкую внутри. Впрочем, они нечасто себе это позволяли, потому что обычно он ловил их и лупил за это. И всякий раз оказывалось, что для малышей это неожиданность, они не могли понять, за что их наказывают.
Мир детей был гораздо проще, чем тот, в котором обитал он сам.
Когда Маленькая Рыжая Марготги бросила в него коровью лепешку, он схватил девочку за ухо и потащил к ее матери.
— Посмотри, что твоя доченька со мной сделала! — гневно крикнул он, брезгливо держа двумя пальцами свою испачканную куртку.
Большая Рыжая Марготги оторвалась от стола, на котором консервировала жаб. Она тупо смотрела на него и на свою дочь, но Уилл заметил веселый огонек в ее глазах. Видно было, что еле удерживается от смеха. Потом она холодно сказала:
— Давай выстираю.
И при этом во взгляде ее было столько презрения, что Уиллу захотелось стащить с себя заодно и штаны и швырнуть их тоже ей в лицо, чтобы посильнее оскорбить ее. Пусть и штаны выстирает в наказание! Но вместе с этой мыслью пришла и другая: об упругом розовом теле Большой Рыжей Марготги, о ее круглых грудях и широких бедрах. Он почувствовал, что в штанах у него набухло, они оттопырились.
Большая Рыжая Марготги тоже заметила это и бросила на него насмешливо-презрительный взгляд. Уилл покраснел от унижения. Хуже того, пока мать стирала куртку Уилла, Маленькая Рыжая Марготги вертелась вокруг него, опасаясь, правда, подходить близко, и то и дело задирала юбчонку, сверкая голой попкой, издеваясь над его несчастьем.