Иван Иванович с готовностью кивнул. Кажется, он совершенно потерял чувство реальности. Не так ли теряют разум люди, прорвавшиеся к власти? Еще вчера здравомыслящие и рассудительные, они вдруг меняются. Вот как сейчас Буряков.
Оператор обернулся ко мне и покачал головой. Я ободряюще кивнул ему в ответ. Материал мы отсняли преотличнейший. Если Алекперов не испугается и пустит это в эфир, наш рейтинг попросту зашкалит. Это сюжет, о котором будут говорить все.
Я развернулся, чтобы пройти в директорский кабинет. Оператор умоляюще посмотрел на меня – хотел, чтобы эта комедия продолжалась как можно дольше, но я думал иначе. Пора было вести историю к финалу, пока Буряков не уверовал окончательно в правдоподобность обрушившегося на него счастья. Если он привыкнет к этой мысли, то возвращение к действительности будет для него слишком уж тяжелым.
Я вошел в кабинет. Буряков резко обернулся. Что-то проступило в его лице, но это еще не было узнаванием.
– Здравствуйте! – сказал я. – У меня для вас сюрприз, Иван Иванович.
– Черт побери! – пробормотал он.
Кажется, признал. Я объявил ему о том, что мы, съемочная группа программы «Вот так история!», договорились с нужными людьми о его, Бурякова, работе в приемном пункте стеклотары. Приступать к работе можно хоть с завтрашнего дня. Он не знал, огорчаться ему или радоваться. Как легко и стремительно взлетают некоторые люди. И как больно им потом падать.
Естественно, у нас возникли сложности. В первые дни, пока мы монтировали отснятое, все было тихо, но когда кассету передали на просмотр Алекперову, разразилась буря. Он позвонил мне сам и предложил зайти. Говорил он ровным, негромким голосом, но я понял, что это пока цветочки. И я не ошибся.
Алекперов был в кабинете один. Когда я вошел и поздоровался, он лишь кивнул в ответ и сразу же включил видеомагнитофон. На экране телевизора я увидел наш сюжет с президентом.
– Вы действительно считаете, что это может пойти в эфир?
– А что, есть какие-то проблемы? – со всей возможной кротостью осведомился я.
Алекперов посмотрел на меня полным подозрительности взглядом, но не смог, наверное, ничего прочесть на моем лице.
– Качество съемки неважное? – продолжал я. – Или хронометраж не выдержан?
Он понял наконец, что я валяю дурака.
– Я не выпущу это в эфир! – сказал он жестко.
– Без объяснения причин?
– А разве надо объяснять?
– Ну конечно!
– Это безобразие! – сказал с чувством Алекперов.
Он заметно нервничал, чего за ним никогда не замечалось прежде, и это было связано не с нашей программой, а с событиями последнего времени. Когда вас пытаются взорвать, вы ведь будете немножко нервничать, не так ли?