Когда работа над бумагой шла уже вторую неделю и переключилась с области экономической на общественно-политическую, еще более интересную, случилось одно событие, выбившее прожектера из колеи.
Как обычно, в первой половине дня он писал, а после обеда отправился в Статистический комитет, где должны были приготовить очередную порцию документов.
В Севастополе понемногу восстанавливалась нормальная жизнь. Почти по всем линиям вновь ходили трамваи, два года проторчавшие в депо. Антон ехал от Корабельной слободы в сторону железнодорожного вокзала, обдумывал непростую проблему: возможно ли в стране, находящейся на положении осажденной крепости, исключить из системы наказаний смертную казнь.
Жара еще не началась, солнце грело и радовало, но не пекло, а трамвайчик был не похож на питерские. Маленький, будто игрушечный, прицеп, всего на четыре ряда скамеек, насквозь продувало бризом, белые занавески легкомысленно полоскались в воздухе. Дверей в вагончике не было, к каждой скамье сбоку вели кокетливые ступеньки.
У Корабельного спуска вагоновожатый тренькнул, замедляя ход перед остановкой. На ней ждало что-то очень уж много людей. Антон рассеянно посмотрел на них и удивился. Впереди обмахивался шляпой полковник Патрикеев, очень элегантный в штатском костюме. Он радостно улыбался, глядя в вагон. Антон вежливо улыбнулся в ответ, но вдруг понял, что улыбка Аркадия Константиновича адресована не ему, а мужчине в кепи, который сидел на передней скамье.
Маленький поезд остановился.
– Ну здравствуй, голуба, – громко сказал Патрикеев своему знакомому. – Приехал, слезай!
Потом поднял два пальца, и люди на остановке разом задвигались, обходя полковника с двух сторон. Это всё были мужчины с одинаково сосредоточенными лицами. Антон узнал среди них бритого Шишкова.
Дальше случилось невероятное. Человек в кепи сорвался со скамьи, протиснулся через двух завизжавших дам, вывалился прямо на мостовую, уронил свой головной убор, но не обернулся, а побежал в сторону пакгаузов.
Что-то громко треснуло. Антон не сразу понял, что это стреляли. Но у бегущего подломилась – нет, переломилась – нога, на которую он как раз наступил. Так хрустит и трескается палка или сук.
Человек снова упал. В трамвае закричали.
Оставляя красный след, раненый пополз. Антон не мог шелохнуться.
К ползущему без особой спешки шли люди Патрикеева.
Тогда раненый замер. Оглянулся. На совершенно белом лице сверкнули оскаленные зубы. Рука потянула из кармана что-то, цеплявшееся за подкладку.
Пистолет!
Снова хлопнуло.
Оружие отлетело в сторону, а беглец схватился за локоть и сдавленно, страшно заревел.